• Галина Вабищевич. Интервью с В.А.Дударенко (967 одрап)

    Я – Дударенко Виктор Андреевич, полковник авиации, штурман 1-го класса.
    Поступил в авиационное училище им. Леваневского в 1947 г., а закончил его в 1951 году по 1-му разряду как штурман. Начальником училища был генерал Иван Васильевич Шарапов.

    – Что значит «по 1-му разряду»?

    С отличием. Тогда ведь медалей не было, и грамот никаких не давали. Через 20 лет я свою фамилию увидел на мемориальной доске (в Николаеве).

    – А классность тогда присваивали?

    Нет, просто присваивали звание лейтенант. Выпускали сразу экипажами. Мой первый командир корабля был Володя Лихачёв, москвич. Он сначала закончил подготовительное училище в Куйбышеве, «подготовиловку». В училище в Николаеве мы поступали в один год, только он – на класс лётчиков, а я на класс штурманов. Экипажи формировали в 1948 г., так мы вместе и летали до самого выпуска.

    – А теперь давайте вернёмся назад, расскажите о своём детстве.

    Я родился в г.Ахтырка Сумской обл. и закончил там 9 классов школы №1 в 1947 г. Кстати, Денис Давыдов командовал Ахтырским гусарским полком. Тогда в Ахтырке гусарский полк стоял... 10 классов я не закончил. Отец погиб на фронте, у мамы ещё была моя младшая сестрёнка, в общем, тяжело было.

    – Как отца звали, где и кем он служил?

    Андрей Моисеевич Дударенко, родился в 1900 г. Вообще-то он служил в Гражданскую войну, с 1919 г. по 1923 г., в кавалерийской дивизии Червоного казачества, которой Виталий Примаков руководил. А после 1923 г. был гражданским человеком, служил по хозяйственной линии, работал заведующим районной оптовой базой.
    У дедушки была большая семья, и отца в детстве отдали в услужение купцу Шпагину. У него он и жил до 1919 года, очень порядочные люди. Сначала был мальчишкой на побегушках, потом научили его грамоте, дорос до приказчика. Купеческая семья – очень хорошие люди были, жил он в комнате вместе с их двумя сыновьями, ел за одним столом, никак его не притесняли. Эти сыновья до войны жили в Харькове, отец даже ездил к ним.
    В 1941 г. его призвали, он убыл в Чугуевские лагеря под Харьковом. Ещё мама один раз туда съездила, повидалась с ним, и больше мы о нём ничего не знаем. Тут были скоропалительные бои при отступлении, была масса пропавших без вести. (После записи интервью удалось выяснить судьбу А.М.Дударенко, который погиб в мае 1942 года в лагере для военнопленных (дулаг №182), г.Запорожье – прим.)


    Андрей Моисеевич, Анна Филипповна, Лида
    и Виктор Дударенко, 1935-36 г., г.Ахтырка.
    – Наверное, элементы воспитания и культуры родители Вам передали? А маму как звали, кем она была?

    Анна Филипповна Дударенко (в девичестве Семенченко). Сначала она не работала, потом устроилась кассиром в универмаге, а после была поваром по холодным закускам в ресторане. А до Революции она успела закончить 4 класса гимназии.
    … Я по настоянию родных начал писать воспоминания о жизни, о детстве. Много было всего. Помню, в 1938 году нас заставили в учебниках для чтения, читанках по-украински, закрашивать портреты Тухачевского и прочих…

    – Не объясняли, почему?

    Нет. Просто учительница принесла чёрные чернила, сказала, что это плохие люди, и надо их закрасить.

    – Расскажите о войне. Вы эвакуировались?

    Нет, 2 года мы были в оккупации. Страшные впечатления. Немцы вошли в наш город в начале сентября 1941 г. А у нас был районный центр, многие держали кур, свиней, хозяйство, вот началась стрельба, немцы отстреливали этих кур и свиней, хватали всё это.
    Но уже через 3 дня начались репрессии. Я увидел первый раз в жизни, что такое повешенные люди, с надписями «коммунист», «комсомолец», «партизан»… Вешали не на виселицах, а на деревьях, балконах 2-этажных домов…
    У нас в центре был один кинотеатр, там устроили лагерь военнопленных. Возле кинотеатра река идёт полукругом, а через неё мостик, тут такие огромные тополя и скверик, они туда выходили. Никаких постелей не было, они лежали на полу и на земле. Сначала было более, или менее. Мама мешочек наберёт, там картошки, хлеба, лепёшек, и я мешочек им кидаю через забор. А потом люди озверели в лагере… Страшно. Драки начинались между ними. Надо было россыпью кидать, чтобы каждый хоть что-то взял.

    – Вам ведь за это могло от немцев достаться.

    Да и досталось палкой пару раз. А тяжелораненые лежали отдельно в фойе кинотеатра. Я всё детально помню, потому что я кушать им носил, рваные простыни на перевязку. К раненым тогда можно было заходить. Это было не само большое фойе, а справа от него комнатка для касс с отдельным входом, немножко соломы подстелено, и на ней в 2 ряда на полу лежали раненые. Никто за ними не ухаживал, кроме как вот я, заходили туда, мне собирали еду мама и соседки наши. Мне тогда было 13 лет.

    – А их как-то ещё кормили?

    Не помню, чтобы кормили, кроме как люди вот так приносили.

    – И сколько же они были в этом лагере?

    До начала января 1942 г., несколько месяцев, и их уже мало осталось, каждый день умерших увозили телегами…

    – Т.е. их просто держали взаперти, пока не умрут?... Как их охраняли? А в Германию угоняли?

    Там и снаружи, и внутри была охрана, немцы патрулировали. А в Германию уже потом, в 42-м году угоняли. А тогда нет. И умирали они ужасной, голодной смертью и без всякой помощи, пока лагерь не прекратил своё существование в январе 1942 года. Куда дели оставшихся в живых, я не знаю. Может, увезли куда-нибудь.
    Жизнь эти 2 года в оккупации была тяжелейшая. Норма хлеба для гражданских была - 125 граммов, почти как в Блокаду…

    – А хоть какое-то хозяйство удавалось держать?

    Мы в городе жили. Но нам помогала бабушка, отцова мать, и отцова сестра. Они жили в деревне, километрах в пяти, и нам помогали.
    У немцев были методы устрашения. Брали заложников, человек 10-15, и подростков тоже, а потом вешали объявление от имени коменданта города, что с такого-то числа заложники такие-то. Если за это время хоть один немец погиб, всех заложников вешают на тех самых тополях в лагере для военнопленных.
    Один раз вообще был ужасный случай. Заложники, когда поняли, зачем их из камеры вытаскивают, сцепились друг с другом, не хотели выходить. Немцы пустили овчарок, которые всех порвали, и заложников в таком виде повесили… Клочки мяса висели. Я сам видел.
    И ещё случай. У нас такая семья была, Скорики, недалеко от моей бабушки в городе жили. У них был сын взрослый, и дочь закончила 10 классов. Отец там был партизаном ещё в Гражданскую… Они и ушли в партизанский отряд, отец, сын и дочь. А партизанский отряд немцы разгромили. Был январь 42-го года, зима очень суровая, снега много. Вот они оторвались как-то от немцев, вышли на окраину г.Ахтырки. А морозяка под 40 градусов, и ни воды, ни пищи, ни жилья. Вот они попросились к кому-то на окраине, кто-то их принял, напоили, накормили. Но нашлись «добрые люди», доложили немцам, что партизаны появились. Немцы окружили этот дом. А они в погреб забежали, отстреливались. Немцы не могли их взять и забросали дымовыми шашками. Они погибли.

    – Вместе с семьёй, которая их приютила?

    На счёт той семьи я не знаю, знаю только про этих.

    – Так может, они и доложили?

    Я не знаю. Так на этом не закончилось. У нас в городе был памятник Ленину, 4-гранный пьедестал, немцы памятник сшибли, когда пришли. Вот эти трупы раздели донага, заморозили и поставили у пьедестала с 4 сторон, как статуи. Так они с января до марта и стояли, пока не началась оттепель.

    – Как Вы думаете, если бы немцы не относились так варварски к населению, отношение к ним было бы спокойнее, лояльнее что ли?

    Нет, не было бы спокойнее. У нас в Сумской области было и партизанское движение Ковпака.

    – А было в городе ощущение, что партизаны где-то рядом действуют? Какие-то акции ими проводились?

    Конечно, было такое ощущение. Вот где бабушка моя жила, туда как-то ночью заехала большая группа партизан, через эту деревню куда-то они выходили, прорывались. И на транспорты немецкие нападали, взрывы были. Подполье действовало.
    Но главное, почему было тяжело, у нас мало было информации о том, что происходит. Известие, что мы выиграли Сталинградскую битву, я получил только когда нашёл листовку. Такая голубенькая бумажка с тетрадный листик, на ней фотография немецких офицеров, и написано по-немецки для немецких солдат. Я нашёл и притащил. А я немецкого не знал, я французский учил, и пошёл к соседке, она – учительница немецкого языка. Она перевела мне, но тут же уничтожила листовку: «Маме можешь рассказать: это штаб Паулюса и обращение его к немецким солдатам, что они проиграли…»

    – Т.е. вы не знали, что делается на незанятой территории?

    Не знали. Немцы только вошли, сразу сказали, что они и Москву уже взяли, и Ленинград взяли…

    – А вы верили тогда, ждали, что наши придут и всё-таки вас освободят? Или казалось всё безнадёжным?

    Ждали и верили!

    – Во время оккупации детей в школах учили?

    Немцы делали попытки открыть школы, но ничего у них не получилось.
    Вот сейчас много говорят про репрессии, про 37-й год. Но не успели немцы войти, как на следующий день уже появились из русских людей бургомистр, начальник полиции, другие начальники и полицаи у немцев на службе. Вот откуда они появились? Значит эта «5-я колонна» была.

    – Так, как и сейчас. Может, была «5-я колонна», и кого-то надо было брать в оборот. Да только расстреляли–то не тех.

    Не тех и не всех. Но это другой разговор. Репрессии – это плохо, очень плохо. Но я убеждён, что попытка контрреволюции готовилась. Вот Гражданская война закончилась. Что, все бывшие белогвардейцы ушли во Францию, Турцию и в другие страны? Большинство здесь осталось. И когда началась Великая Отечественная война, предателей оказалось много.
    Говорят, мы к войне были не готовы. Но это неправда. В 1929 году Сталин выступал на каком-то пленуме и сказал, что мы отстаём от Запада на 50, а то и 100 лет. И если мы этот разрыв не преодолеем за 10 лет, нас сотрут в порошок. На то время в стране не было ни авиационной, ни автомобильной, ни тракторной, ни танковой промышленности. Началась индустриализация, это было тяжёлое, можно сказать, кровавое дело. Но чтобы выжила Страна, это нужно было сделать. За 10 лет было построено 3800 крупнейших предприятий, Магнитка, Сталинградский тракторный, Днепрогэс… Это всего за 10 лет! Вот я помню, как строили Беломорканал, потом говорили, что его строили заключённые, что он построен на костях. Но если бы у нас не было Беломорканала, у нас бы не было Северного флота. Корабли строили в Ленинграде, подводные лодки – в Нижнем Новгороде, это надо было перегонять на Север.

    – Я понимаю, что у Сталина было не много выбора, и с Вами бы согласилась, если не одно «но». Зачем было устраивать Революцию, всё разваливать, чтобы потом всё заново строить такой ценой?!

    Это верно, конечно. И часто в «белую», или в «красную» армию люди попадали случайно. Чья была власть в городе, в ту армию и призывали. Так и мой отец попал в красное казачество случайно.
    Помните книгу генерала Игнатьева «50 лет в строю»? Интересно посмотреть на события его глазами…

    – Но надо кое-что Иосифу Виссарионовичу предъявить. Накануне войны людям втирали очки, успокаивали нашей боеготовностью. А в итоге столько всего побросали у границы, сколько самолётов на аэродромах, людей сколько погубили, с такими кровавыми потерями отступали…

    Вот что нас сразу подавило, когда немцы вошли. Нашей авиации мы почти не видели…

    – А какие-то войсковые части там у вас в Ахтырке или рядом стояли до войны? Кто занимался обороной города?

    В Ахтырке базировался 68-й Ахтырский пехотный полк. Но он ушёл в начале войны. А мы видели только отступающие части, в основном это была пехота, просто мимо шли. А сопротивления не было, боёв не было, и не было ни концентрации наших войск, ни немецких.
    А вот когда они уже вошли, нас подавило количество их техники, самолёты летят, танки, машины, обозы, день и ночь, день и ночь, день и ночь… Немцы все здоровенные были в 1941 году, высокие здоровые ухоженные.

    – Т.е. боёв не было.

    Не было. А потом уже, после Сталинграда, нас сначала освободили 23 февраля 1943 года. Наши вошли, пробыли неделю, отступили опять, Харьков сдали. И так до Курской битвы. А в начале сентября 1943 года уже нас окончательно освободили.

    – А мама работала во время оккупации? Была такая возможность?

    Мама в какой-то мастерской работала, работающим давали по 400 г хлеба. Я и сам работал ездовым на лошади в лесничестве, дрова-то нужны были. Пешком ходил 7 км до работы и 7 км с работы, 3,5 км городом и столько же лесом. К 7 часам утра я был уже на работе в любую погоду, возил землемерную бригаду, они планы лесных угодий снимали. А землемером была Антонина Семёновна, по профессии геодезист, жена командира Красной Армии, но её не сдали. Она жила в этом лесничестве, у неё ещё мальчишечка был.

    – Было желание как-то нагадить немцам?

    Желание было большое, но мы боялись. Я видел, как людей расстреливали. Как-то зимой у речки, недалеко от мельничного комбината, я услышал выстрелы. Мальчишка же, любопытно… И я подошёл к реке поближе. Через речку перекинут мост, а по нему проложены рельсы. На том берегу левее - мельничный комбинат, а за мостом справа был выкопан большой ров и чуть подальше стоял амбар. Из амбара по очереди выводили босиком мужчин в одних кальсонах, а женщин - в рубашках. Никакой расстрельной команды, как показывают в фильмах, не было. Был один фашист с пистолетом, людей ставили на колени на краю рва, он стрелял им в затылок в упор, и людей сталкивали в ров. А выводили двое полицаев, кажется, из местных.

    – А Ваша сестра как войну пережила?

    Ей 10 лет было, когда война началась. После войны она окончила Педагогическое училище, вышла замуж за военного. Сейчас живёт с одной из дочерей в Москве. А наша мама умерла в 1986 году.
    Что ещё рассказать о немцах? Они нас вообще за людей не считали. У нас была одна маленькая комнатушка. Вот они если приходят, выкинут нас с постели, ложатся отдыхать. Маме в 1941 году было 34 года, сестрёнка маленькая, и они в их присутствии могли раздеться донага, вшей искать у себя, не обращая на нас никакого внимания.

    – Значит, вши у них, «культурных», всё-таки были. А как вас освобождали?

    Когда наши наступали и были уже недалеко от Ахтырки, прошёл слух, что немцы всех оставшихся мальчишек будут угонять в Германию. Это уже в 1943 году после Курской дуги. Мама как-то это узнала и решила взять детей и пешком идти навстречу советским войскам. Сестрёнке было 12 лет, а мне - почти 15. Мы шли пешком до Богодухова, почти 50 км… Ночью полем идём, курс на восток, вдруг:
    - Стой, кто идёт!
    - Мы такие-то…
    Подходят какие-то командиры в плащ-накидках:
    - Идите отсюда, здесь будет наступление. Будет ад! - а рядом там танки стоят прикрытые замаскированные.
    Мы дальше пошли до села Высокого, попали под бомбёжку, отсиделись в погребе у каких-то людей. Утром направились на сельскохозяйственную Опытную станцию, где у родителей мужа, Ивченко Николая Николаевича, жила мамина сестра тётя Паша. Там уже были наши, но ожидали контрнаступления немцев. И мы на следующий день опять двинулись полем на восток. На поле и наши, и немецкие трупы лежали, убитые лошади, тяжёлое зрелище. За полем увидели наших артиллеристов, они посоветовали скорее уходить по оврагу. Потом мы узнали, что немцы тогда взяли Опытную станцию, а потом опять наши отбили. Так линия фронта «качалась», то наши, то немцы.
    Мы дошли пешком до Богодухова, в домике на окраине нас там приютила женщина. А у Богодухова базировался какой-то авиационный полк на Пе-2. Самолёты летали на бомбёжки постоянно. Там тополя большие стояли, вот самолёты после посадки прямо под них заруливали. Лётчики молодые, все мальчишки ещё, такие красивые, помню, сапоги у них, галифе, гимнастёрки шевиотовые. И как раз у нашей хозяйки жил командир полка, тоже молодой синеглазый парень с курчавыми волосами, лет 30 ему было. Он видел, какие мы голодные, распорядился, чтобы мне на полковой кухне давали продукты. У них люди гибли, их пайки оставались.
    А первый раз я видел, как бомбят Пе-2, в августе 1943 года в Ахтырке, ещё до нашего ухода. Немцы готовились к отступлению, в Ахтырку колонны стекались с двух направлений, собирались в единый поток и через мост уходили на запад. Вот тогда наши налетели, отбомбились, и эти колонны разнесли в щепы.

    – А немецкая авиация тогда появлялась?

    Появлялась, но уже мало. В 1943 году у нас наступило превосходство в воздухе. В Богодухове мы провели неделю, или немного больше, когда командир полка сообщил, что они перелетают на аэродром Пологи, это под Ахтыркой, которую уже освободили. А нам предложил ехать с их подразделениями обеспечения. Довезли нас до Пологов, а там 3-4 км мы шли пешком в Ахтырку. По сторонам дороги убитых людей уже не было, но лежало огромное количество лошадей, вздувшиеся страшные трупы. Но в самом городе всё было чисто, как только немцы ушли, всё убрали.

    – Как быстро стал восстанавливаться город, когда пришли наши?

    Сразу же. Обучение в школах стали налаживать.
    Но дело в том, что после всего случившегося я заболел крупозным воспалением лёгких. Питания не было, я уже и с постели вставать не мог. А когда наши взяли город, рядом развернули полевой госпиталь в здании медучилища, и в соседнем доме поселился главный врач этого госпиталя, подполковник (очень сожалею, что я не сохранил его фамилию). Мама попросила меня посмотреть, и он забрал меня в свой госпиталь. Пришли 2 солдата с носилками, забрали меня.
    Мне запомнилась огромная палата, это была аудитория, в ней стоят носилки, сколько поместится, штук 70. Кроватей в полевых госпиталях не было, все лежали на носилках без матрасов, только на простынях. Раненых привозили из медсанбатов разных, не отсортированных. На передовой их перевяжут, как попало, ничего другого там не делали, некогда было, и привозят в полевой госпиталь. А тут уже сортируют, перевязывают. И я туда попал, носилки стояли третьи от двери.
    Принесли мне солдатский ужин, миска рисовой каши, кусок мяса и кусок белого хлеба с маслом - я этого 2 года не видел. И так меня подняли. Доктор Яковлева, которая меня лечила, она ещё дореволюционной подготовки и уже старенькая была, когда я был курсантом, встретила меня:
    - Витя, неужели ты в авиационном училище учишься?!
    - Без ограничений приняли.

    – Они уже тем лечили, что подкормили?

    Если бы меня в госпиталь не взяли, я бы не выжил, это точно. Я сначала не ходил. Потом встал, стал за ранеными ухаживать, кому пить дать, кому чего. Госпиталь готовились эвакуировать в Баку, сначала и меня взять хотели, чтобы долечить. Но мама не решилась отпускать.


    Виктор и Лида Дударенко, г. Ахтырка, 1950 г.
    – А школу Вы закончили в 1947 году?

    Весной 1947 года закочил 9 класс. А 10-й класс не закончил, потому что пошёл в военкомат и попросился в военное училище. Я даже писал письмо Ворошилову. Сам он не ответил, но в военкомат меня вызвали, комиссию я прошёл, а документы у меня уже все в военкомате были.

    – У Вас была мысль поступить именно в авиационное училище?

    Нет. Это просто случай. У меня выбора не было.

    – Никогда не жалели, что в Авиацию пошли?

    Не жалел, и не жалею.
    Когда меня вызвали, вхожу, сидит майор в кителе с голубыми погонами – представитель Николаевского училища. Расспросил меня, посмотрел все мои документы:
    - Ну что, езжай!
    И через Харьков я поехал в Николаев. В Николаеве нормально сдал экзамены, диктант, математику и физику. Я в школе хорошо учился, «по 1-му классу».

    – А когда увидели майора с голубыми погонами, сразу поняли, что Вас «сватают» в авиационное училище?

    Нет, сразу не понял. Он мне рассказал, что представляет Николаевское училище им. Леваневского. Выписали мне проездные документы, дали талоны на питание на несколько дней, и я поехал туда. А это ещё 1947 год, военные туда-сюда ездили, тогда ещё на всех больших станциях столовые были, где кормили по талонам. И я поехал в Харьков. Оттуда на Одесском пассажирском поезде до Знаменки, а от Знаменки пришлось ехать на товарняке, иначе пришлось бы ждать ночь с лишним. Там ещё ребята подобрались на Знаменке, человек 6 набралось, мы забрались на платформу с лесом, доехали до Николаева, чумазые такие от паровозного дыма.
    - Где училище?
    - Вот, идите через пустырь…
    От вокзала по пескам шли. Пришли, и в карантин.


    1 ряд: Александр Бахманов, Виктор Дударенко, Сергей
    Бубельников.
    2 ряд: Виктор Лузин и Марк Эдельштейн,
    Николаевское ВММТАУ им. Леваневского, 1948 г.

    – А как Николаев выглядел?

    Я сначала Николаева не видел. Мы как пустырём прошли, сразу наткнулись на ограду и второй пропускной пункт, откуда нас направили в палаточный городок, расположенный в небольшой роще. Это был конец июля месяца 1947 года.
    Там такие большие квадратные американские палатки стояли. Дырявые, старые, драные. У нас постели были примитивные, матрас и подушка, набитые опилками, и одеяло.
    Потом я экзамены сдал, медкомиссию прошёл, мандатную комиссию тоже прошёл. Во второй половине августа я уже был курсантом.

    – А жили курсанты сначала в этих палаточных лагерях?

    Нет, в палатках жили абитуриенты. А мы, уже курсантами, только сначала немного пожили в них. Мы ходили на работу до начала учебного года, прокладывали коммуникации, канализацию… Я чеканщиком работал, трубы чеканил.
    А потом стало холодать. И нас, человек 100, наверное, перевели в огромную военную казарму, подстелили на пол матрасы (кроватей и места не хватало), дали бельё, мы так и спали. Новую казарму вот-вот должны были сдать, она достраивалась. Потом пришёл начальник Училища И.В.Шарапов, увидел, как мы живём, кому-то там дал нагоняй. Нас через час построили, повели в баню.
    А мы ходили в старой одежде, выдавали нам бывшую в употреблении: ботинки рабочие, матросское платье, носки, брюки, форменка без гюйса (без воротника), вместо бескозырок у нас был белый чехол – так мы и ходили. А после бани нас всех переодели, старое забрали, выдали всё новое обмундирование. Бескозырки мы получили без ленточек, ленточки нельзя одевать до присяги. И сразу перевели в новую казарму.
    А когда я выпускался, имя Леваневского уже убрали из названия, оно стало просто минно-торпедным, ВММТАУ – Военно-морское минно-торпедное авиационное училище. А начальником Училища стал Коваленко. Шарапов ушёл на Дальний Восток командующим Авиацией.


    Курсанты на берегу р. Южный Буг, 1948 г. Учебный аэродром
    Николаевского ВММТАУ.
    – А казарму для вас специально построили совершенно новую?

    Да. Дело в том, что в конце войны училище размещалось в Херсоне. А здесь в Николаеве немецкие военнопленные строили учебный центр, такое богатое красивое трёхэтажное здание с колоннами (УЛО), к нему пристроены клуб и спортзал. А рядом с ним две казармы, одна построена уже, другую мы помогали достраивать. В новую казарму мы поселились в октябре месяце, жили вместе своим классным отделением, человек 35-38. У нас были двух ярусные кровати, тумбочки, как обычно. Были созданы для проживания все условия, центральное отопление, водоснабжение, туалет, комната - гладильная. Раковины в умывальнике стояли эмалированные, было зеркало, но вода только холодная, а мыться водили в баню. Так в выданной новой форме мы в новой казарме начали жить. И начали мы учиться в конце октября.

    – Казарму кубриком называли?

    Называли. Всё по-морскому называли.

    – Как вас кормили?

    Пока мы находились в карантине, питание было слабенькое, солдатское. А когда стали курсантами, кормили нас очень хорошо, мяса и рыбы давали достаточно. Утром были каши, обязательно был хлеб с маслом утром и вечером. Мы поправлялись, мы ж худяги были, когда приехали. Овощи–фрукты давали. А ещё при училище был абрикосовый сад, вот мы паслись на абрикосах.

    – Абрикосовый сад – чудесно! А чем запомнились первые дни обучения, кто из преподавателей?

    Моим любимым был преподаватель самолётовождения Михаил Иванович Комаров. Он закончил в Курске физико-математический факультет, во время войны был призван в Армию в качестве штурмана в перегоночную эскадрилью. Он был такой симпатичный голубоглазый русак, исключительно приятный добрый человек, я его на всю жизнь запомнил. Он нам часто рассказывал на занятиях, как они были в Америке, гоняли самолёты. Но, к сожалению, когда я после долгого перерыва приехал в Николаев, его уже в живых не застал.


    В.Дударенко, курсант Николаевского
    училища им. Леваневского, 1949 г.
    – Они их с Аляски гоняли?

    Из Америки с Востока через Сибирь. А потом уже, когда я служил на Ягоднике в 574-м полку, встретился и с командиром той эскадрильи Бондаренко. Наш командир дивизии Рубан тоже в войну был перегонщиком.
    Антоненко я помню в училище, преподавателя по бомбардировочной подготовке. Хороший преподаватель. Командиром роты у нас был Синочкин. Замполитом – Бокулев, хороший человек, внимательный такой. Сторубляков был начальником политотдела Училища. Беляков – нач. штаба. Пересада, который у Василия Ивановича Минакова был нач. штаба полка, был у нас начальником Учебного центра. Мы шутили:
    - Из-за леса, из-за сада
    выходит с трубкой Пересада,
    курит трубку самосада…
    Постоянно ходил с трубкой, курил «Золотое руно», и по всему Учебному центру раздавался этот запах.
    Мы все старались учиться, и уже весной 1948 года собрались на практику. В это время пришёл приказ Министра Обороны: выпуска из Училищ в 1948 году не производить, всех курсантов оставить на повторные курсы. Вместо 3 лет, получилось, что мы учились 4. Это было связано с тем, что ещё не все, подлежавшие демобилизации из воевавшей армии, уволились, эти штатные единицы не освободились. И всех курсантов оставили повторно на тот же курс. Я должен был выпуститься в 1950-м году, а выпустился в 1951 году.

    – То есть вас оставили «на второй год», и на практику вы не попали.

    Не попали. Чтобы курсанты всех трёх курсов дурака не валяли, их задействовали на строительство стадиона. Возглавлял строительство сам И.В.Шарапов. Я, как сейчас, помню, когда на полях разравнивали землю, он ходил в брюках с лампасами, в майке - «сеточке», без головного убора и с нами шуровал. Землю возили на машинах с Водопоя за 15 км. Шарапов договорился с заводами Андре Марти и др., они нам технику выделили.
    Почва там была - один песок. Надо было насыпать до 20см «чёрной земли», чтобы траву посадить. Часть ребят отправили на Водопой, они грузили, а мы разгружали. На загрузку уходило 5-7 минут, как у экскаватора, а разгрузка – 3-4 минуты.

    – Даже не представляю, как так быстро можно вручную. Так в 1948 году в училище стадион и построили? А бассейн у вас был?

    Нет, бассейна не было. Построили футбольное поле и все площадки, баскетбольную, волейбольную и прочие, а также трибуны. На дорожки навозили щебёнки, на стадионе установили лопинги и другие спортивные снаряды.
    А в сентябре нас всех отпустили домой в месячный отпуск. Один курсант у нас был, Толя, он домой в Верхоянск поехал, это где ссылка была. Так он только через полтора месяца вернулся.
    После отпуска опять пошли на 1-й курс. Всё - то же самое. Преподаватели немного пошире предметы давали. А Комаров приходил, присаживался на стол, нам всякое рассказывал про войну.

    – Что из его рассказов запомнилось?

    Летали они в очень тяжёлых условиях. Аэродромы были худые, никаких систем взлёта - посадки на них не было. А самолёты тяжёлые. Об отношениях с американцами рассказывал.

    – Самолёты новые гоняли, или б/у?

    Получали новые машины с заводов. Гоняли они Боинги «двадцать пятые» (B-25 Mitchell). Навигационное оборудование почти отсутствовало, посадочные системы, радиомаяки – ничего не было. Летели через Сибирь «на ощупь», в холодных кабинах мёрзли.

    – А кабины не были адаптированы к русскому языку?

    Вот это я не помню…
    Комаров был образованным человеком. До войны не летал, во время войны готовили их на курсах штурманов 3 или 5 месяцев и определили в перегонщики. Но подробностей из его рассказов я уже точно не помню.

    – Тогда расскажите, что было на втором курсе.


    Победители Николаевской области в беге на 5000
    метров. 28.09.1948 г. Курсанты Николаевского
    ВММТАУ: 1. В.Дударенко 2. Чайковский

    Я спортом занимался, здорово бегал, даже до мастера дотянул на этом нашем стадионе. Был чемпионом училища, области, ездил на все Украинские соревнования, ездил на соревнования на первенство ВМФ в Москву в 1948 году.

    – Расскажите, как и когда у вас складывались курсантские экипажи? Как вы встретились со своим первым командиром, тогда курсантом Владимиром Лихачёвым? Кто кого выбирал, лётчик штурмана себе подбирал?

    Просто познакомились друг с другом, и преподавателям сказали, мол, будем летать вместе. Не было такого, чтобы кто-то выбирал, оба решили, что будем летать в одном экипаже.

    – А стрелков в учебные экипажи включали?

    В училище такого не было. Стрелков в экипажи вводили уже в частях.

    – Получается, что первая полётная практика у вас началась весной 1949 года. Так? Расскажите, пожалуйста, о ней поподробнее.

    Сначала мы должны были выполнить парашютные прыжки, это было в апреле, или мае, так состоялось первое знакомство с небом. Нужно было обязательно прыгнуть, иначе бы отчислили. Всего я в училище прыгал 3 раза. И уже после него ещё прыгал, интересные впечатления.

    – С какого самолёта сбрасывали?

    Сбрасывали с самолётов Си-47, или Ли-2, которые стояли на училищном аэродроме Водопой под Николаевым. Но сначала проходили предварительную подготовку в училище. В специальном парашютном классе занимались и укладкой парашютов. Мы ещё перед прыжками спрашивали начальника ПДС:
    - Товарищ подполковник, у Вас тыща с лишним прыжков, а Вы боитесь прыгать?
    - Не боится только дурак и телёнок.

    – Как выглядел аэродром?

    Аэродром тогда был ещё грунтовой… Ну вот, взлетели, набрали высоту1000 метров, а прыгали мы с прибором ПАС, который на 500 метрах откроет парашют, даже если курсант не сможет. Парашюты одевались - сзади основной, впереди запасной.

    – Прыгнули сами? В зад никто курсантов не подпихивал?

    Нет, такого не было, прыгали добровольно. Поднимали до 3 раз в самолёте, кто не смог и с третьей попытки, того отчисляли и переводили в матросы. Сам подходишь к двери, прыгаешь, и всё. Мы с кольцом прыгали, не на фале, как теперь. «Двадцать один, двадцать два, двадцать три» - дёрнул кольцо, и всё нормально. У меня сомнений не было, прыгать, или нет.
    Самочувствие интересное, особенно после открытия парашюта. Там тишинаааа… абсолютная, ни звука в небе. Земля приближается, такая вся «лоскутная», поля. Рядом тоже ребята с парашютами, вот стали с ними перекликаться.
    Первую практику мы проходили не на боевых самолётах, а на Ли-2. А лётчики учились на Ут-2, был такой грунтовой аэродромчик Сливны.


    Начальник Николаевского ВММТАУ генерал-майор
    Шарапов Н. В., Беляков Н. Н. и Нач ПО Сторубляков
    с лучшими спортсменами училища, 1949 г.
    – Какие ещё были аэродромы в училище тогда?

    Водопой, Сливны, Чернобаевка под Херсоном и ещё был аэродром под Скадовском, это всё просто грунтовые поля.

    – На каких-нибудь теоретических занятиях с лётчиками не встречались?

    Нет, дисциплины мы изучали разные, у них аэродинамика, а у нас картография и т.д. Мы даже в казарме жили отдельно, лётчики левое крыло занимали, а штурмана – правое.
    Вот на первом курсе на Ли-2 у нас Комаров инструктором был, вывозил, всё показывал. В самолёте все приборы были поставлены, компасы, указатели скорости, карты - рабочие места оборудованы. Мы занимались прикладным самолётовождением, вели счисление. У нас были установлены прицелы, труба такая – ОПБ-1. И нам выставляли оценку за то, как мы всё сделали. Всего в полёт бралось 8-10 обучаемых. Многих ребят в полёте укачивало, Комаров шутил над этим, а меня не укачивало. Практика продолжалась 2,5 месяца.

    – Много ли самолётов было?

    Сколько было в училище Ли-2, я не помню. А на старших курсах велась подготовка на 3 типах боевых самолётов Ил-4 (ДБ-3Ф), Пе-2 и Ту-2, штук по 25 каждого, наверное. После второго курса, в 1950 году, на практике курсанты осваивали один из трёх этих самолётов, мы с Володей Лихачёвым осваивали Ил-4 на аэродроме Чернобаевка под Херсоном. Задачи были пока попроще, в основном по маршруту летали.

    – А когда курсантов-лётчиков самостоятельно выпускали?

    На Ут-2 они самостоятельно после 1-го курса летали. После 2-го курса их провозили на боевом, допускали к самостоятельным полётам. Курсант - лётчик пилотировал, его страховал инструктор - лётчик, который садился в мою штурманскую кабину, где были откидные педали, и «ручка» вставлялась. А я с ними уже летал сразу как штурман. Т.е. мы сидели в «аквариуме», штурманской кабине, вдвоём с инструктором-лётчиком. Он вывозил Лихачёва, а я работал самостоятельно как штурман.
    Нас, курсантов – штурманов, на боевых самолётах не провозили, вся подготовка была только на земле, где с нами занимался штурман эскадрильи. А в воздухе сами обкатывались, составляли маршруты и прочее.

    – И как Вы теперь можете оценить своего будущего командира корабля Лихачёва?

    Лётчик он был хороший. Закончил службу заместителем командира полка, освоил Ту-16 и дозаправку на нём. А в училище мы готовились летать вместе – это была военная система подготовки, так обучали экипажами в войну.
    Вот так 2-й курс закончился. Приехали мы из отпуска. Опять теория на 3-м курсе, а после уже самостоятельная практика на аэродроме Скадовск в 1951 году.

    - В каком состоянии были самолёты? Они же, вероятно, ещё были с войны? В какой цвет покрашены?

    Самолёты были, конечно, дряхлые, а покрашены в зелёный цвет. Но на Ил-4 неприятностей не было. А в Скадовске на Ту-2 были 2 катастрофы. Это была другая эскадрилья, но я помню фамилию лётчика, Докукин. Он самостоятельно вылетал на Ту-2, но рано подорвал самолёт, потерял скорость и свалился как-то на бок, кувырнулся и загорелся. Погибли все...

    – Когда это случилось?

    Это был, наверное, июль месяц 1951 года. Аэродром был на самом берегу Чёрного моря немножко восточнее Скадовска. Там было такое поле, и палаточный городок наш разбит у самой воды.

    – Аэродром был тот же, который использовали в войну?

    Не знаю. Но это было просто поле.

    – А вторая катастрофа?

    Фамилию лётчика я не помню. А получилось так. Там разбивали 3 полосы. Мы в квадрате собирали всех, кто ждёт полёты, а летали по очереди. Он уходил на второй круг, а жарища была, и он скорость потерял…

    – Почему не смог сразу сесть и уходил на второй круг?

    Возможно, причиной была пыль. Там же при взлётах пылища страшная поднимается. А он заходил на посадку. Посадочных систем никаких не было, маяков не было, всё на глазомер. А тут пылища. Вот пришлось уходить на второй круг, а скорость потерял и упал метрах в 30 от нас, где мы в квадрате стояли около 100 человек. Хорошо, что не на нас. А они все погибли…

    – Какая система спасения предусматривалась на ваших самолётах? Парашюты, конечно, были, а как вас готовили к возможности покинуть самолёт?

    Вообще экипаж Ил-4 - это 4 человека. Но в училище летали втроём, с нами был только стрелок-радист. Тогда катапульт не было. У штурмана был впереди люк, лётчик выходил через фонарь, и радист, он сзади сидел, выходил. Нас готовил начальник ПДС, и без парашютов мы не летали.

    – А на каких высотах вы летали?

    Сначала, в 1950-м году, летали на высотах до 1500 метров, когда была только лётная подготовка. А уже на выпускном курсе, в 1951 году, до 3000 метров. У нас были задачи: бомбометание, торпедометание, мы сбрасывали учебные торпеды.
    Бомбометание производили на наземном полигоне всего три раза. Он располагался на побережье Бугского залива южнее Николаева. А по морским целям производили торпедометание, по-моему, дважды. Один раз с инструктором, потому что нужно было вывезти лётчика, чтобы научить держать высоту 15-20 метров. А тогда радиовысотомеров не было, всё – на глазок, как и в войну. Вот инструктор лётчика и вывозил. А я прицеливался и торпеду сбрасывал самостоятельно. Второе торпедометание было зачётное уже без инструктора.

    – А в море ставили мишень, баржу какую-нибудь, или макет?

    Нет, там специальный катер - мишень был. Мы сбрасывали учебную торпеду, она проходила под ним. На катере специальная служба была, там её засекали. А потом торпеда продувалась и всплывала, и торпедолов её забирал.

    – Ну, и как Вы зачёт сдали, с первого раза попали?

    Попал. На «отлично» зачёт сдал! Почему я и окончил училище «по 1-му разряду».

    – Когда зачёт сдавали, торпеду сбрасывали, не думалось, что в войну кто-то на этом же месте сбрасывал боевую по вражеским кораблям?

    Нет, не до этого было. Был занят выполнением своей задачи.

    – Интересно, а сколько раз надо было провезти курсантов – лётчиков, чтобы они усвоили, как держать малую высоту при торпедометании?

    Всего один раз и провозили.

    – Неужели хватало одного раза?

    Так они уже влётанные были. Главное – «поймать» высоту, а второй раз уже сами летели.

    – Не представляю... Т.е. как раз потому, что представляю, какое не простое упражнение – держать такую высоту да ещё над морем, потому «не представляю», как хватало ребятам одной провозки. Здорово! Молодцы!

    Глазомер вырабатывается.

    – Серьёзная подготовка была. И всё-таки, «зайду с другой стороны»: приходила ли в голову мысль, что придётся эти навыки применять в боевых условиях? Кстати, а боевыми снарядами в училище стрелять не приходилось?

    Ну, конечно, в нашем сознании это присутствовало. Мы готовились воевать в случае необходимости. Но боевых бомб и торпед мы не использовали, только учебные.

    – Политработники вас сильно «терроризировали»?!

    Нет, не замечал.


    Николаев, 1949 г. Курсанты Училища, в т.ч. Саша Андреев и
    Слава Киселёв.
    – Хотелось бы ещё спросить про боевую подготовку в училище.

    Ну, мы осуществляли полёты по маршруту, выходы на радиомаяк. Был такой радиомаяк, назывался «Колба», в каждом секторе давал свою букву. РПК-2 был, радиопеленгатор был АРП-5. Он показывал только то, что ты на маяк настроился, но направления не показывал. А нас же учили азбуке Морзе, мы должны были воспринимать 90 знаков в минуту. Слушаешь «Колбу», допустим, здесь «А», а там «Б», но не понятно, куда ты носом направлен. Чтобы определиться, делаешь отворот в сторону. Если отвернёшь влево и услышишь «Е», значит, станция по носу. А если другая буква, то станция сзади, надо разворачиваться. Были зачётные выходы на радиомаяк.

    – В общем, со средствами навигации было не густо.

    Был компас А-4, высотомер, прибор скорости и прицел ОКП-1, по которому можно было измерить угол сноса и путевую скорость. И больше ничего. Вот так летали мы на практике.

    – А когда появился астрокомпас? На каких самолётах?

    В те времена его не было. На Ту-16 появился астрокомпас.

    – Расскажите что-нибудь забавное из курсантской жизни.

    К нам одного курсанта перевели с «Петлякова», был такой Юра Усанов, ну, невезучий. Они летали на Водопое уже самостоятельно. У него в течение практики было два отказа двигателя, пришлось садиться на вынужденные на грунт, где попало. Решили третий раз судьбу не искушать и перевели его на Ил-4.
    А у него были тёмные вьющиеся волосы и красивый чуб, хохолок, и мы его называли «синицей» за это. Но от этих отказов с ним произошло такое нервное потрясение, что местами на голове стали выпадать волосы «пятаками». Мы потом его «лечили». Ему прописали мазь и сказали каждый день брить голову. Вот мы по очереди его брили. Но к выпуску волосы отросли.

    – Всё-таки молодец, дважды справился с отказом, посадил самолёт, не разбился.

    Молодец. Лётчик был хороший.
    Было у нас в классном отделении две пары братьев близнецов. Осмолковы, Анатолий и Олег, внешне совершенно не похожие друг на друга, т.е. двойняшки. И было 2 брата Муллера, Мишка и Давид, очень друг на друга похожи, только мать их различала. Если один провинился, то отец порол обоих… На всякий случай.
    Вот преподаватель приглашал к доске:
    - Муллер.
    - Какой?
    - Всё равно, какой.

    – В то время в строю было много фронтовиков. Был ли с их стороны какой-то гонор, нарочитое превосходство в отношениях к «салажатам»?

    Были курсанты, которые до поступления в училище успели повоевать в ВОВ. У нас таких было двое, Соколов и Жук. Они должны были выпускаться ещё в 1948 году, а выпустились в 1949. Оба они воевали, по-моему, на Балтике, были стрелками-радистами. У нас они были старшинами, ходили не в форменке, а в кителях, как мичманы на флоте. У каждого был орден Красного Знамени.
    «Интересный» случай произошёл с Соколовым. Он уже после выпуска в лейтенантских погонах сидел со своей девушкой где-то, может, в чайной, и к ним там привязался пьяный мужик. Конфликт не получилось разрешить уговорами, тогда Соколов пригрозил пьяному кортиком и случайно нанёс ему рану. Она, к сожалению, пришлась в аорту, от чего тот скончался. И Соколова посадили.
    А он был такой хороший и симпатичный парень, мы его все любили. Было очень жалко. Его девушка куда только не обращалась, ездила в Москву, была на приёме чуть ли не у Калинина, но всё-таки добилась, чтобы его освободили. Его восстановили в звании и отправили служить на Дальний Восток.

    – Как фронтовики учились, как себя вели?

    По отношению к нам хорошо себя вели. Никакой заносчивости не было. В те времена вообще никакой заносчивости не было, кто старше, кто младше, хотя участники войны были орденоносцами. Мы их, конечно, уважали. Вот со мной Коля Изюмов учился, служил матросом на миноносце «Сообразительный». Он воевал на Чёрном море и носил гвардейскую ленточку, а мы пришли с гражданки. А вообще, когда я пришёл потом уже в полк, у нас и Герои Советского Союза были.

    – Как Вы могли бы оценить данную вам в училище подготовку с высоты прожитых лет?

    Когда я пришёл в полк, меня уже никто не вывозил. Просто проконтролировали после отпуска, как положено. А дальше мы уже сами начали летать, и летали до той поры, пока не перешли на реактивные самолёты.

    – А сколько вас выпускалось в том году?

    Около 100 экипажей, т.е. порядка 200 человек.

    – Какие ещё праздники отмечались в училище? Как вы развлекались, проводили свободное время?

    О нашем культурном уровне заботились. Устраивали культпоходы в театр, на концерты, у нас был свой клуб. Раз в месяц что-нибудь такое проводилось. Вот я помню, был на концерте Шульженко, да много артистов приглашали, и Николаевских, и приезжих.
    А ещё приезжал к нам Вольф Мессинг, «ясновидящий», который был у Гитлера и был у Сталина, фокусы показывал, угадывал всякое. Такой маленький щупленький человек в сером костюмчике, ничего выдающегося на вид. Мы спросили его, как впервые проявились такие его способности:
    - Вот мама только собиралась попросить меня сходить за хлебом. А я уже знал, что мне надо в магазин идти. Без слов…
    А ещё у нас была прекрасная библиотека. Я – книгочей, очень любил читать. И «100 грамм» нам по праздникам наливали, как положено. А ещё были преподаватели танцев. Нас этому учила актриса из Николаевского Драмтеатра, па-де-грас, вальс, танго и всё прочее. У нас была в училище прекрасная танцплощадка, и танцевать мы любили.

    – Какое-то денежное содержание во время учёбы вам давалось, типа стипендии?

    Да, 150 рублей на первом курсе, 200 на втором и 250 рублей на третьем курсе.

    – Питание на старших курсах было лучше?

    Нет, одинаковое на всех курсах. И кормили нас вполне достаточно, неплохо кормили.

    – Ну, тогда ещё расскажите про ваш выпускной, чтобы закончить нам об училище.

    Было это, по-моему, 5 ноября 1951 года. На построении начальник Училища курсантов вызывал по списку, вручал Удостоверение, погоны и кортик. Было общее построение всех курсов Училища. Потом банкет организовали, общались с преподавателями. А до этого были государственные экзамены...
    …А у нас в училище был чудесный оркестр! Представляете, когда все три курса идут в новенькой форме нарядные-парадные. Весь Николаев высыпал на улицы приветствовать «леваневцев».

    – Вы окончили училище, а как провели отпуск и как попали уже в боевой полк?

    Мы с Володей Лихачёвым договорились, что поедем вместе. У меня, как закончившего по 1-му разряду (с отличием), была возможность выбора. Я его спросил:
    - Куда поедем?
    - Поедем на Север, - так решили.

    – Почему именно Север? И какая была альтернатива? Какие-то конкретные части?

    Да куда хочешь могли поехать. Четыре флота, выбирай любой. Но захотелось романтики Севера. Мы же выросли в такое время, когда вокруг говорили про папанинцев, челюскинцев, да и Леваневский погиб в Арктике, и всё такое…

    – Кстати, а что говорили в училище про Леваневского? Был ли где-то его портрет?

    Нет, ничего про него не рассказывали, кроме того, что я узнавал из печати. И портрета его тоже не помню.

    - Вот, по правде, за что человек «Героя» получил?..

    Всё равно не понятно, почему его имя сняли с училища? Поговаривали, что по одной из версий он улетел в Америку. Но это ерунда полная!

    – Я в этом не сомневаюсь. В тех обстоятельствах, в которых они оказались, было бы крайне удивительно, если бы они не погибли, а хоть куда-то вообще долетели…


    Виктор Дударенко и Борис Прямиков, выпуски
    из ВММТАУ 1951 и 1950 г.г., "финский" домик на
    Североморске-1, 1953 г.
    Мы о Леваневском разговаривали с известным полярником, может, знаете, фамилия его Черевичный. Это уже когда я начал служить в 574-м полку, он на «Каталине» прилетал к нам и на Ягоднике садился...
    Ну, вот, мы с Володей Лихачёвым поехали вместе. Сначала - в Москву, он жил на Старом Арбате. А там к нам присоединился мой однокурсник штурман Юра Жирков, и втроём поехали в штаб Авиации, тогда это называлось не Сафоново, а губа Грязная. Так и было написано в предписании «Губа Грязная». Сначала приехали в Мурманск, оттуда сами добрались на автобусе в штаб, никто нас, конечно, не встречал. У нас с собой были дерматином обтянутые чемоданчики с «приданым», нам «приданое» выдавали: одеяло, простынка, наволочка, 2 пары нижнего белья. Приехали, пошли в отдел кадров, где у нас взяли документы и сообщили, что нас примет командующий.

    – Как тогда выглядел посёлок?

    Это был декабрь месяц, зима, всё в снегу. Там стояли каменные дома, много. Штаб ещё довоенный, он и сейчас стоит. Только командующий, генерал-майор Губанов, тогда сидел не на втором этаже, а на третьем. А тогда было так принято, потом эту традицию забыли, что всех вновь прибывших офицеров принимал командующий, а в его отсутствие либо заместитель, либо начальник штаба. У Губанова был небольшой кабинет. Он к нам подошёл, поздоровался за руку, поздравил с прибытием на службу в Авиацию Северного флота:
    - Вы историю Авиации Северного флота знаете? Послужите, разберётесь. Сейчас поедете в свои части, - так минут 5-7 поговорили.
    Мы почувствовали внимание и какую-то заботу о нас. Но вдруг начальник Штаба говорит:
    - Лихачёв поедет в 5-ю дивизию, а Вы останетесь в 403-м полку, - который был в губе Грязной на «Каталинах», - Вы окончили училище по 1-му разряду, а нужен штурман в «ночную» эскадрилью, - так наш экипаж разорвали, я остался, а Лихачёв уехал.

    – Сколько «Каталин» Вы там видели?

    Штук 15 - 20, наверное. Полк целый был, прямо там, напротив Штаба и стояли. Были специальные забетонированные подъёмники, чтобы вытаскивать их на берег.
    Два дня я там пробыл, меня уже определили в общежитие. Там жили по 2-3 человека в комнате. Как обычно, кровати, столик, стулья, тумбочки, шкафчик какой-нибудь. Отопление было центральное. А через 2 дня вызывают опять:
    - Езжайте в 5-ю дивизию.

    – Почему же так получилось?

    Воспротивилась 5-я дивизия, почему штурмана отобрали, прислали одного лётчика. Командующий приказал восстановить справедливость. Приехал я в дивизию, свели нас опять с Лихачёвым:
    - Вы поедете служить на Ягодник в 574-й полк.
    А этот полк тогда входил в состав дивизии. Туда же входил тогда и 9-й Гвардейский полк, стоявший на Североморск-1. Оленьей тогда, по-моему, ещё не было. А Североморск-3 достраивался.
    Выписали нам проездные документы – езжайте. А у нас и денег нет, как же ехать? Пошли в финансовую часть, начфин принял нас:
    - Я вам денег дать не могу. Вы на штате не стоите, - говорит.
    - Не можете, так не можете. Поедем, ребята, как можем.
    Вот втроём поехали на вокзал в Мурманск. Требования у нас были выписаны по маршруту через Обозерскую на Архангельск. А в это время ремонтировался мост через Беломорско-Балтийский канал, и поезда пускали аж через Волховстрой. Пришли мы в кассу, там девочка кассир говорит, что нам надо исправить документы и отправляет к коменданту. Тот исправил «через Волховстрой», но печатью не заверил. Мы вернулись на вокзал, а тут и поезд через 3 минуты отправляется. Девочка говорит:
    - Ребята, следующий поезд будет через сутки. Чтобы не ждать, вы езжайте, на любой станции по пути печать поставите.
    Мы с первой же станции начали бегать, но никто не захотел нам печать эту ставить. А комендант есть только в Кандалакше. Комендатура там на горе, но я успел сбегать, печать поставить, а билет выписать не получилось. А начальник поезда и проводник вагона такие вредные мужчины оказались, и они нас высадили с поезда на станции Полярный Круг. Времени уже 23 часа. А там вся станция – «избушка на курьих ножках», сидит там девчонка:
    - Билет я вам, ребята, сделаю, но придётся ждать до утра.
    У нас нет, ни пить, ни есть, а вокруг снега по пояс. Вот так началась наша служба в Заполярье.
    Ну, посмотрела она на нас:
    - Вы тут посидите, а если что, скажете, что скоро приду.
    Русская душа, она сбегала, принесла нам чайник чаю и миску шанег, накормила нас, сделала билеты. А утром мы поехали до Волховстроя. А оттуда поезда на Архангельск идут через Вологду, и опять сутки ждать. За вокзалом, смотрим, «толчок» (базар), пошли мы бельё продавать, «приданое». Купили пол литра водки и закуски, так дождались следующего поезда, сели в плацкартный вагон и поехали. А с нами в одном «купе» попались две учительницы с Обозерской, помню, у одной фамилия была Пьянкова, она была с Исакогорки.
    Вот приехали мы, а от Исакогорки ещё надо 12 км до Арбума (Архангельский целлюлозно-бумажный комбинат в г.Новодвинск – прим.) по узкоколейке. Ну, не погибать же нам, они нас пригласили к себе, а у нас ни денег, и ничего нет. Так они нам дали денег взаймы, мы купили еды. А Пьянкова была наполовину тунгуска, вот мне впервые пришлось попробовать строганины, нарезанного сырого мороженого мяса. А утром поехали в Арбум. Пурга, ничего не видно, где этот Ягодник?! Говорят:
    - Там. По лестнице спуститесь…
    Потом я узнал, 185 ступенек. А мы с чемоданами, зашли в какой-то дом:
    - Можно, мы вам оставим чемоданы?
    - Ну, оставляйте.
    Незнакомым людям оставили чемоданы с пожитками, и пошли на Ягодник. Где-то блудили, блудили, но всё же нашли, там нас отправили в штаб. И стали мы служить в 574-м полку. Определили нас в 3-ю эскадрилью, где как раз командиром был Бондаренко, который в войну у Комарова был командиром эскадрильи.
    И началась там наша жизнь. Общага – деревянный барак, печное отопление, правда, мы не сами топили, была работница, она топила. Жили по 2-3 человека в комнате. Никаких особенных удобств не было, туалет - на улице, умывальник типа рукомойник - в коридоре.
    Командиром полка был Акшаев. Незадолго до того, у него случилась беда. Они с женой на катере переезжали Северную Двину, а водитель катера хотел обойти баржу, но задел о борт баржи, и катер перевернулся. Сам Акшаев был на палубе и упал в воду. А жена была внизу в отсеке, там дверь заклинило. Жена ему успела в иллюминатор дочь передать, девочка маленькая, а сама вылезти не сумела и утонула… Вот он очень переживал и горе «запивал»…

    – Как выглядел аэродром?

    Это был остров такой длинный, открытая местность. Грунтовой аэродром, там стоянка самолётов. У нас было 5–7 штук По-2 для тренировки ночных полётов и прыжков с парашютом (и я с него прыгал), штук 25-30 Ил-4, у каждого экипажа свой самолёт, всего 3 эскадрильи. Самолёты Ил-4 перегнали из дивизии дальней авиации дважды Героя Советского Союза А. Молодчего. Самолёты были все «страшно» раскрашены, были гвардейские знаки со знамёнами нарисованы на них. Вот нас провезли один раз, и начали мы летать.


    Полигон Лумбовка на Кольском полуострове, 1958 г. В.Дударенко
    был первым, кто руководил полётами на полигоне.

    – Других самолётов, кроме Ил-4 и По-2, не было на Ягоднике?

    Там ещё был другой полк, который на Лахтинском озере базировался, на «Каталинах»... А мы на Ил-4. Мы служили в своём полку с января до октября 1952 года. Уже летали везде, и по маршруту, и бомбили. Летали 2-3 раза в неделю, всего часов по 80 за год.

    – Были послабления молодым экипажам? Или выполняли полёты, как все?

    По-моему, нас не выделяли. Если только в самом начале давали задания попроще. Но к весне мы уже летали, как все.

    – Где полигоны были?

    А полигон в лесу был, километрах в пятидесяти. И был морской полигон, где бомбили по катеру - мишени.

    – Тяжелее было летать со снега по сравнению с николаевской пылью? Как аэродром готовили?

    Трактора на аэродроме таскали такие волокуши, снег укатывали.
    Нет, вроде бы, одинаково. Только вот холодно было. На земле до -40 градусов мороза, а мы ещё поднимались на высоту 2 - 2,5 тыс. метров. На Ил-4 впереди ШКАС стоит, и две «дырки» вот таких. Летишь, а по носу из этих «дырок» сквозит мороз.

    – Как-то лицо защищали? Вот лётчики - полярники жиром намазывались, маски меховые на лицо надевали.

    Ничего такого мы на Ил-4 не делали, только обычные очки надевали. А вот на По-2 нам маски давали. Но у нас были не куртки с брюками, а шикарные комбинезоны с мехом вот «такой» длины. Руки только сильно мёрзли. Шлемы были зимние, меховые, и летние.

    – Переговорные устройства были отечественного производства? Интересно качество бортовой связи на старых «гвардейцах».

    Всё отечественное, и ларинги, и СПУ. Связь была хорошая. Мы и в училище связью пользовались.

    – Вы гордились, что летаете на самолётах такой прославленной дивизии? Оставалось ли в этих машинах что-то, напоминавшее о войне, какой-то «запах» войны?

    А как же?! Интересовались, спрашивали, кто такой Молодчий, куда они летали. Но ничего, напоминавшего о войне, в самолётах уже не было.

    – Какое было на них вооружение?

    В носу пулемёт ШКАС, и у стрелка внизу тоже ШКАС, вверху на вращающейся турели крупнокалиберный пулемёт УБТ – вот такое стрелковое вооружение. Ну, и бомболюки, и прочее. Прицелы УБП.

    – Т.е. штатное вооружение осталось с войны?

    Да. Ничего на них не меняли, так и летали. А в июне к нам прибыла Инспекция Министерства Обороны, вот тут случилось происшествие…
    Первым моим штурманом звена был Горовенко, командиром звена был Коваленко, а штурманом эскадрильи Триандофилов. У Горовенко интересная судьба. Он закончил Севастопольское военно-морское училище по классу артиллерии, очень интересный образованный человек. Во время войны он стал лётчиком - наблюдателем, штурманом. После войны попал на Ягодник. Когда он знакомился с нами, то спрашивал:
    - Ты это делал?
    - Делал.
    - Это делал?
    - Делал...
    - Это умеешь?
    - Умею…
    - Ну, так нечего с тобой заниматься.
    …Вот во время инспекции надо было лететь на бомбометание по катеру. У командира звена Бориса Коваленко двое ведомых, правый Жуков, а левый Лихачёв. Жуков и Лихачёв – однокашники. А видимость была плохая. Он нас водил туда-сюда… Руководство на полигоне было, видимо, плохое… Он шарахнулся в одну сторону, потом в другую, а молодые экипажи не справились, задели друг друга крыльями, повредили законцовки крыла. Но сели нормально. Вот я спускаюсь по лесенке, подходит инспектор, видит задранную обшивку и спрашивает:
    - При посадке?
    - Нет, в воздухе.
    Он побежал сразу докладывать. Нас начали таскать, разбираться. Коваленко отстранили.

    – А вам, ведомым, влетело за это происшествие во время инспекции?

    Ничего нам не влетело. Как-то обошлось. А его потом перевели на Як-12 на Соловки, там был аэродромчик. И опять ему не повезло. Привёз он пассажира, по-моему, в Кемь, сел на лёд. Когда он сам вышел, пассажир (сидел справа) ещё оставался... А на Як-12 такая ручка сектора газа, она заталкивалась… Вот пассажир, выходя, задел эту ручку и воткнул, двигатель набрал полные обороты. Коваленко едва успел пассажира выдернуть за руку из кабины (тот только начал выходить), как самолёт сам побежал, взлетел… И потом сгорел.

    – Не посадили Коваленко?

    Нет, обошлось. А вот летал ли он после этого, я не помню. Но лётчик был неплохой.

    – Вы говорите, тройками летали. А парами летали на какие-нибудь задания? Истребителей ещё в войну перевели на пары. Вот на фотографиях и бомбардировщики парами летят.

    Строй у бомбардировщиков всегда был тройками, звено – 3 самолёта. На дозаправку парами летали. Разведчики летали парами. Ну, может, ещё на какие-то задания. А вообще бомбардировщики летали тройками, в боевой обстановке боевая единица – звено.
    …Полетали мы в 574-м полку до октября, и нас перевели на Север. Ехали мы уже через Обозёрскую. Как раз формировали 2 полка: Федотов формировал 392-й разведывательный полк, а полковник Гнедой формировал 1941-й минно-торпедный авиационный полк на самолётах Ту-14, который вошёл в состав 5-й дивизии.
    Полки формировались заново, но среди личного состава были и участники войны, сам Герой Советского Союза Гнедой, полковник Друздев – зам. командира полка, командир эскадрильи Махота, зам. командира эскадрильи Володя Шапочкин, четырежды награждённый «Красным Знаменем», командир звена Герой Советского Союза Киценко Иван Иванович – они все воевали. У Александра Алексеевича Гнедого всё лицо было в шрамах и ссадинах. Он воевал на Черноморском флоте, в самолёте горел. Но по характеру был спокойный уравновешенный человек, голоса не повышал.
    Мы оказались среди плеяды Героев. Отношение к нам, молодым, было исключительно доброе. Фронтовики ничуть себя не выпячивали, не превозносили, во всём нам помогали, рассказывали, подсказывали. В боевой обстановке они привыкли к тесным контактам, к такому боевому братству.

    – Интересно, испытывали они трудности при переходе с винтовой на реактивную тягу? Всё-таки вам, молодёжи, было попроще, я думаю. И навыки не настолько укоренились, и мозги к восприятию нового более пластичны.

    Вроде бы, не было особенной разницы, у них же большой опыт был. Шапочкин рассказывал, как он учился летать:
    - Я закончил училище, но в облаках не летал. Вот полетел я на разведку в Финский залив. Облака метров 300-400, иду под облаками, всё нормально. Вдруг стрелок-радист кричит:
    - Командир, мессершмитты сзади!
    А куда мне деваться? Полез в облака. Потрепыхался по приборам, вываливаюсь из облаков, а радист опять:
    - Мессершмитты!
    Я опять в облака. Так и научился летать.
    Потом Шапочкину поставили задачу научиться летать ночью. Командир говорит:
    - Ты же в облаках умеешь летать?
    - Умею.
    - Так это одинаково. Когда будешь взлетать, мы тебе по курсу фонарь выставим. На него направление взлёта выдержишь, а когда взлетишь, пойдёшь по приборам. Вернёшься, пойдёшь на посадку, мы тебе прожекторами подсветим, сядешь, как днём.


    Полигон Лумбовка, 1958 г. Справа лётчик Ефим
    Гульчин, командир отдельной вертолётной
    спасательной эскадрильи МА СФ, пионер вертолётной
    авиации на Севере, выпускник Николаевского ВММТАУ 1951 г.
    – Быстро учились. А сколько экипажей перевели из 574-го полка во вновь формируемый 1941-й?

    Порядка 10 экипажей.
    …Так вот закончили мы теоретическую подготовку на Ту-14, начали летать. Вдруг приходит приказ перевести 5-ю дивизию с Североморск-1 на аэродром Африканда. Это уже, наверно, 1953 год. И всех нас, управление дивизии, 2 полка, 9-й и 1941-й, все самолёты и все части обеспечения переводят в Африканду. А нам выдали в связи с этим «подъёмные». Командиром дивизии был тогда полковник Наконечный.
    Нам сказали, что на Североморск-1 должны были перебазироваться истребители. Было такое решение командования. Но истребители так туда и не перелетели.

    – Зачем это было сделано? В начале 1950-х годов самые бурные события происходили именно в истребительной авиации. Не был ли связан такой «манёвр» с окончанием войны в Корее? А что вы знали об этой войне? Что-то говорили вам?

    Да о ней особенно ничего и не было слышно. Так, отголоски. Поэтому не могу сказать, с чем конкретно был связан этот «манёвр». Может быть, и с войной. Мы приблизительно 8 - 10 месяцев пробыли на Африканде и там практически не летали. Полётов было очень мало.

    – С чем это было связано? Самолётов не хватало?

    Самолётов хватало. Мы ещё на Североморске все летали на Ту-14. К слову сказать, спарок не было, поэтому сразу начинали летать самостоятельно, без инструктора. А чтобы переучиться на реактивные, сначала осваивали Ил-28. Я на Ил-28 начал летать как раз с Шапочкиным.

    – Когда вы прибыли с Ягодника на Североморск в конце 1952 года, там уже были Ту-14, или только Ил-28? Переучивались сразу оба полка дивизии?

    Переучивались сразу два полка в Североморске. Самолёты были и те и другие.

    – Сколько было самолётов Ил-28? Была ли это отдельная учебная эскадрилья?

    Было штук 10 самолётов Ил-28 на оба полка, их использовали только для обучения, для вывозки. Сначала провезли командиров и заместителей командиров эскадрилий, уже не помню, какие инструктора. А потом наши командиры обучали на этих самолётах всех остальных. Никакой специальной отдельной учебной эскадрильи не было. Ил-28 были в составе полков, в нашем было 4-5 самолётов.

    – После обучения личного состава эти Ил-28 куда-то передали? Интересно, в какую часть?

    Кажется, в какую-то буксировочную эскадрилью передали. Вот она была отдельная.
    А как потом на Ту-16 мы переучивались. Командование дивизии, командиры полков и эскадрилий поехали в Быхов (тогда ещё там, по-моему, была дальняя авиация), их там переучили на Ту-16, и там же учились инженеры. Потом они вернулись. Инженеры уже нас учили новой технике, а лётчики управлению самолётом.

    – И всё-таки припомните, когда вас перебазировали на Африканду, полк был полностью укомплектован самолётами Ту-14? Их же пригоняли не все сразу, а постепенно.

    Не сразу. Но до перебазирования в Африканду, кажется, весь полк уже был укомплектован. К 1954 году точно весь полк был укомплектован. Было, наверное, до 30 самолётов Ту-14.

    – А что происходило в это время с 574-м полком на Ягоднике?

    Они получили пополнение из училищ, тоже переучились с Ил-4 на Ил-28, затем перебазировались на Лахту. Потом переучились на Ту-16 и впоследствии стали отдельным полком. Но до этого, был ещё такой момент, после выхода из 5-й дивизии 574-й полк входил в состав Беломорской флотилии. Вот после её расформирования 574-й полк и стал отдельным. А третьим полком 5-й дивизии стал 10-й полк из Порт-Артура, после переименованный в 924-й.

    – А почему всё-таки вы не летали в Африканде?

    Потому что аэродром был не пригоден для полётов тяжёлых самолётов. Я даже помню, командир дивизии Наконечный фотографировал, как при рулении провалилась плита аэродрома, и самолёт встал так боком. Кроме этого, там совершенно не было условий для проживания. Весь личный состав был без семей, которые остались в Североморске. Что в это время мудрили с аэродромом, я не знаю, но истребители там так и не появились, и мы вернулись обратно. Наш 1941-й полк первым перелетел обратно на Североморск-1.

    – А 9-й полк перевооружался и перебазировался одновременно с вашим?

    Да. В составе дивизии мы перебазировались на Африканду и обратно почти одновременно.


    Слева В.Дударенко, крайний справа Анатолий Шишов,
    штурман, погиб. Снимок 1969 г.
    – Как же вы с этой Африканды взлетали, если на ней летать было нельзя?

    Ну, взлететь-то можно было. А жить было совершенно негде. Стояли заброшенные кем-то старые бараки, и было много водки. Представляете, два полка, части обеспечения, столько мужиков там было, и почти год бездельничали. Жили все вместе, лётный и технический состав, все «кучей», офицеры и рядовые, как на фронте.

    – Жильём обеспечить не могли, зато водкой обеспечили? Это у нас умеют.

    Так как это было. Днём, в 12 часов с минутами, мимо поезд проходил, и мы шпалерами вдоль перрона стояли. А проводники в вагонах уже были наготове с корзинами, нам бутылки передавали, и сдачи с них никто не требовал.

    – А как служба проходила, чем-то ведь вы занимались, кроме полётов?

    Фронтовики нас к порядку приучили: дружба дружбой, а служба службой. Что было вечером, то было. А утром построение, будьте любезны, воротничок подшит, брюки наглажены, ботинки начищены. Потом теоретические занятия, но дальше-то делать было нечего.

    – В 1953 году умер Сталин. Как вам сообщили это известие?

    Мы как раз были в Африканде. У нас было траурное построение, выступления. Рыдать, мы не рыдали, но переживали. Мы же привыкли – всё под Сталиным... Помню, ещё в школе нас водили на фильм. Сталин делал доклад о Конституции, и в фильме показывали эпизоды, как строились заводы и тому подобные достижения. Было интересно.

    – А как потом восприняли хрущёвское разоблачение «культа личности»?

    Ну, сначала, если помните, было «дело Маленкова». И мы всё воспринимали, как ещё один переворот в руководстве Страны, а не как разоблачение культа Сталина. Восторга это не вызывало, выглядело не очень красиво.

    – Понятно. Вернулись вы на Североморск-1, а как он тогда выглядел?

    Сам Североморск тогда назывался Нижняя Ваенга. А аэродром Североморск-1 назывался Ваенга-1. Он был уложен такими характерными 6-гранными плитами (подобное встречал ещё только на Североморск-2). В городе были старые довоенные двухэтажные каменные здания, но без всяких удобств.

    – А старый матросский клуб помните? Где стоит памятник Сафонову.

    Я его хорошо помню. В своё время сам Сафонов в бильярд там играл. В клубе этом и англичане бывали, и жили в этих старых двухэтажных домах, такие красные кирпичные дома. А большие дома уже потом построили.

    – А штаб дивизии располагался в том же здании, где сейчас штаб?

    Да, в том же здании, оно построено до войны.

    – Где была столовая в те времена?

    Это была не та большая столовая, какая сейчас. Была другая столовая, маленький домик, который стоял в конце улицы. Как входишь в гарнизон, немного пройдёшь, и налево будет эта улица, вот в конце её и была столовая, а потом её сделали технической. А большую столовую, которая направо, и большую казарму построили в 1950-е годы. Но в войну этих зданий не было.
    В той старой столовой часто и английские лётчики бывали. Когда они прилетали, жарили поросёнка. Иногда наши, а иногда англичане устраивали банкеты. Наши устраивали банкеты за столом, рассаживая всех на стулья. А у англичан было принято стоять «а-ля фуршет». Поэтому на английских банкетах все были потрезвее, а на наших банкетах многие англичане были «под столами».

    – А какие были отношения с англичанами?

    В войну были хорошие отношения.

    – Где вы жили в Североморске?

    С жильём было плохо. Мы жили в деревянном бараке, это бывшая санчасть что ли? Очень тяжело переживалась полярная ночь. Освещение было мизерное. В гарнизоне было всего несколько лампочек. И в самой Ваенге было так же. Одна улица, нынешняя Сафонова, где стояли каменные дома ещё довоенной постройки. А дальше были «финские домики», которых сейчас нет, там теперь сквер. Дом офицеров, большие дома на улице Кирова тоже построили позже. Всё уже появилось потом.


    Фидель Кастро на Северном флоте, апрель 1963 г.
    – Много ли было в Североморске военных кораблей на то время?

    Примерно столько, сколько и теперь. Но основная база и командующий флотом тогда находились в Полярном.
    Когда вернулись в Североморск, летали уже много. Тогда командующий авиацией СФ был Иван Иванович Борзов. Я помню один эпизод, встречу с ним в 1953 году. У нас на Ту-14 разбился Миша Резинкин. Он летал в сторону Йоканьги и возвращался, была низкая облачность и уже снежок, он снижался в облаках, при посадке потерял контроль за высотой и в сопку врезался. На аэродроме КДП тогда не было, на горушке стояла деревянная будка, всё было примитивное. Когда экипаж не вернулся, мы собрались, стоим на аэродроме, думаем, что случилось, разговариваем.
    Тут подъезжает Борзов, он тогда ездил на «Победе», дверца открывается, нога появляется… А мужик он был вообще-то свирепый. Сверху, с горушки, бегут Гнедой, тогда ещё он полком командовал… И, после него был, полковник Топчиев, родной брат вице-президента Академии наук физика Топчиева. Он как-то смеялся: у него ещё один брат – крупный инженер, сестра – доктор технических наук, а он один – лётчик… Вот они бегут, Иван Иваныч из машины:
    - Убили экипаж!!!
    А мы стоим, прижавшись... Вообще, надо сказать, реактивная авиация много жизней унесла…

    – Так и винтовая унесла не мало.

    На винтовой всё же немножко полегче было. Трудно давался переход к большим скоростям. На Ил-4 летали 220 км/ час, а на Ту-14, или Ил-28 уже 800 км/ час, в 4 раза больше. Надо было всё сознание перестраивать.
    Командиром эскадрильи у нас был Яворский. А штурманом эскадрильи капитан Полибин Анатолий Иванович, очень интересный человек. Нам говорил так:
    - Ребята, реактивная авиация не для меня.
    Во время войны он летал на Пе-2 с аэродрома в Новой Ладоге, рассказывал:
    - Как-то заходим на посадку, и тут выскакивает «Мессершмитт», как врежет по нашему самолёту! Я только увидел, у командира голова повисла. Как выскочил из самолёта – не помню… - выходили обычно из нижнего люка, а Полибин как-то «выпал» из верхнего.
    Самолёт планировал низко, на такой высоте парашют раскрыться не успел. Полибин упал в лес, ломая кусты, что смягчило удар. Его подобрали, принесли в землянку, где он, то ли спал, то ли двое суток был без сознания…
    Я его хорошо помню, он был у нас штурманом эскадрильи на Ту-14. А потом ему дали квартиру где-то в Калинине.

    – А что ещё можете вспомнить про Борзова?

    Он командовал Авиацией Северного флота недолго. Потом сняли и направили руководить курсами офицерского состава в Риге. Но вскоре практически восстановили в должности Командующего МА, но только на Балтийском флоте.

    – За что же его сняли?

    А именно за то, что было в тот период много катастроф на реактивных.
    Но мы влетались, а к осени 1955 года нас перебазировали на Североморск-3. Этот аэродром мы осваивали первые, он только что был построен. А мы с Лихачёвым как раз стали первым экипажем, который туда перелетел.
    Осваивать Североморск-3 мы начали неудачно. Получилось так, что была допущена серьёзная организационная ошибка. До этого в Октябрьские праздники был сильнейший снегопад, всё занесло, всё белое, ничего не поймёшь. А мы 10 ноября часов в 10 утра вылетали первыми в списке. Ребята мы были шустрые, облетались, притёрлись и летали уже хорошо, по-моему, уже и ночью начали летать. Я на тот момент был штурманом звена.
    Гнедой принимал на Североморск-3, а здесь, на Североморск-1, командовал Рубан, тогда он был командиром дивизии. Вот мы взлетели, добрались до Североморск-3, собираемся садиться, делаем круг, как положено. А там такая утренняя дымка, видимость очень плохая. Мы круг делаем, как на Североморск-1, на 600 метрах, дальний привод проходим на 300 метрах, а ближний положено проходить на 100 метрах. А у меня кабина застеклённая, я вдруг вижу, что антенна ближнего маяка чуть ли не чиркает по самолёту, а по приборам высота 100 метров. Я как закричу по переговорному устройству:
    - Володя, мы идём очень низко!
    Он схватился, полностью обороты «сунул», но уже было поздно…
    Мы качались, качались, качались… А аэродром был такой, полоса была отсыпана только метров 120 - 130 грунтом, а дальше «обрыв» такой. И мы врезаемся в этот бруствер, отбиваем переднюю стойку, отбиваем остальные шасси, колёса отлетают. Ещё бы метром ниже, и я бы с Вами не разговаривал.


    В учебном классе 967-го ОДРАП, 1968 г.
    – Почему ж так получилось?!

    А потому, что Североморск-3 на 80 метров выше, чем Североморск-1.

    – А высотомеры не отрегулировали, не выставили давление, да?

    Да. Потому что обычно запрашивается давление на аэродроме. А нам сказали, что всё так же, как и на С-1. Мы давление не выставили и самолёт разбили. Выкатились мы на полосу, развернуло под 90 градусов, но не загорелись, и вроде ничего, только шасси остались на бугре. Я Володе кричу:
    - Ну, как ты?!
    - Всё нормально, - отвечает, а радист наш молчит.
    - Я попробую вылезти, - и я открыл люк.
    А в Ту-14 лётчик к себе заходил через штурманскую кабину. Мой люк до конца не открывался, но пролезть можно. Снял с себя куртку, выскользнул в одном свитере, побежал посмотреть радиста. Он живой, шевелится, только напугался, наверное. Тут подъезжает командир полка Гнедой, стали разбираться. Но нам даже по выговору не дали. Потом самолёт восстановили, шасси приделали. В общем, повезло нам, потому что шли мы практически на 80 метров ниже, чем положено, т.к. никто не предупредил. А полоса белая, и дымка была такая, что не видно, где аэродром. Но это нас научило. Сколько раз потом приходилось садиться на разные аэродромы, давление запросил, высоту выставил, всё нормально. Вот так мы осваивали аэродром Североморск-3.

    – На Ту-14 ещё какие-то происшествия помните?

    Была ещё катастрофа в районе Хибин году в 1955, вот фамилии экипажа запамятовал. Лётчик потерял скорость на большой высоте, где-то 10000 метров, свалился, и все погибли. Можно было катапультироваться, но никто не выскочил.

    – Может, уснули?

    Нет, это был не такой длительный полёт, 2-3 часа. Разве уснёшь?

    – Какие виды боевой подготовки вы осваивали в полку на этом самолёте?

    Высотное торпедометание такими торпедами на парашюте. Бомбили на полигоне Зубовка, условное минометание выполняли.


    На территории 33-го Центра Авиации ВМФ в г. Николаеве
    (вывш. ВММТАУ им. Леваневского). 1970 г.
    – Как приспосабливались к большим скоростям по сравнению с Ил-4?

    На Ту-14 и прицелы другие были, и уже локаторы были, радиолокационная станция, можно было вслепую бомбить. Кроме обычного, стоял гирокомпас, автоматический радиокомпас АРК-5 стоял. Это был приличный самолёт.

    – Давайте-ка немножко вспомним гарнизон Североморск-3, раз уж Вам довелось увидеть его одним из первых авиаторов.

    Это, конечно, не Африканда. Хотя городок был ещё построен не полностью, но уже был. Там мы жили с семьями. Был штаб, баня, столовая, стояли первые двухэтажные дома, где было водоснабжение – для 1955 года прилично. Но прослужил я там недолго. По-моему, в марте 1956 года меня перевели в 9-й Гвардейский полк штурманом отряда. Командиром полка был Клыгин, а Рубан Савелий Михайлович был командиром дивизии.
    Тогда подбирали молодых перспективных ребят для переучивания на новый самолёт Ту-16. Вот тут нас разлучили с Володей Лихачёвым. Он остался, ему дали другого штурмана, а меня забрали. Мы около 8 лет летали вместе, хорошо знали друг друга, понимали, верили друг другу. Потом Лихачёв стал командиром эскадрильи и закончил службу зам. командира полка.
    Так я вернулся на Североморск-1 и попал в 3-ю эскадрилью 9-го полка. Там же располагалось тогда Управление 5-й дивизии.

    – Расскажите о Рубане.

    Из всех командиров, которых мне приходилось встречать, я бы выделил, как лучшего, именно его. Я его близко знал. Во время войны Рубан служил перегонщиком, потом с отличием закончил Военно-морскую академию и был назначен командиром дивизии. Он был одновременно очень внимательный и очень требовательный. Всегда был абсолютно спокоен, никогда не срывался на крик, молодёжь опекал во всех отношениях. Но страшно не любил вранья, сделал ошибку – признай, не крутись. Перефразируя известные слова, он был «слуга Отечеству, отец солдатам».
    Требовательным был до мелочей, с них начинается всё плохое. На построении следил даже за тем, чтобы у нас были пристёгнуты ремешки к сапогам или унтам (такие ремешки на брюках). И если сапоги у кого-то были не пристёгнуты, весь экипаж отстранялся от полётов сразу же.

    – Это чтобы сапоги не слетели, если придётся катапультироваться?

    Да, чтобы не слетели, если придётся прыгать. Следил и за тем, чтобы ремень был застёгнут правильно, бляха – в левой руке, а затягивать направо. Если наоборот, тоже делал замечание. Но человек был компанейский. Когда сидели, ждали полёта, мог с нами играть в домино, шутки любил для разрядки, даже розыгрыши признавал.
    Это был «голова»! Правда, и голова у него была крупная, наверно, 60-го размера. Вот он руководил полётами, у него 20 самолётов на кругу, каждый на своём эшелоне. Он всё в голове держит, позывные каждого помнит, только ему не мешайте. Конечно, и планшетист записи ведёт, и штурман свои дела делает, но Рубан их помощи не спрашивал.
    Произошёл с ним такой случай. Приехала на флот инспекция Министерства Обороны, которую возглавлял маршал Жуков. «Разбор полётов» происходил на Североморск-2. Как потом рассказывал водитель, едут в машине командир дивизии полковник Рубан и начальник политотдела полковник Магденко, а по пути рассуждают:
    - Катастроф не было. По дисциплине мелкие недостатки. Обойдётся, - хотя они знали жёсткость Жукова.
    Но не обошлось.
    - Командир 5-й дивизии полковник Рубан, - Рубан встаёт, - От занимаемой должности отстранить, назначить командиром полка в эту же дивизию.
    - Подполковник Магденко…
    - Полковник Магденко, - начальник политотдела встаёт.
    - Подполковник Магденко, - говорит Жуков с нажимом, - от занимаемой должности отстранить, уволить в запас.
    Прошли пара дней, Рубана назначили командиром 9-го Гвардейского полка. Он собрал лётный состав в штурманском классе, заходит, улыбается, он же всех нас знает, все уже летали на Ту-16, притёрлись:
    - Здравствуйте. Садитесь. Назначен к вам командиром полка. Но командиром эскадрильи быть не желаю. Вопросы есть?
    - Нет.
    - Ну, что ж, будем служить.


    Ком. ВВС СФ ген-лейт ГСС Г.А.Кузнецов беседует с маршалом
    Москаленко во время посещения им МА СФ, 1969 г.
    – Тонко дал понять, что спуску вам не будет.

    Мы его знали. Он никогда не был самодуром, глупых решений не принимал, был действительно «голова». И через полгода его восстановили в командовании дивизией.

    – За что же их всё-таки наказали?

    Я деталей точно не знаю. Нашёл какие-то недостатки в дисциплине. Жуков, откровенно говоря, не признавал Морскую Авиацию, не любил. А тогда нас уже начали «переодевать»… (в форму «сухопутных» ВВС – прим.)

    – Да что Вы?! Так это с его «лёгкой руки» случился первый развал Морской Авиации в 1950-х годах? Не он ли внушил Хрущёву идею вообще «порезать» Авиацию, а в первую очередь, Морскую Авиацию?

    Когда полк передаётся новому командиру, производится строевой смотр полка. Новый командир производит смотр, знакомится с личным составом, опрашивает, какие есть жалобы. Вот Рубан принимает полк… А обязанности командира дивизии стал исполнять начальник штаба полковник Хибин. Он был первым заместителем, и был назначен исполняющим обязанности командира дивизии... Хибин так старался угодить Жукову в переодевании, что на смотр пришёл уже не в морской форме, а в папахе, сапогах, в общем, переоделся, как в армейской авиации.
    Вот перед строем офицеров они с Рубаном о чём-то разговаривают. И тут Хибин допустил бестактность, а точнее, хамство. Вдруг громко, прямо на весь плац, говорит:
    - Таваг`ищ паг`ковник, патг`удитесь выпаг`нять! - а он картавый был.
    У Савелия Михайловича лицо стало красное, но он ничего не сказал, повернулся, отошёл. Вот такой факт.
    Когда Рубана восстановили в должности, Хибина куда-то убрали. Как раз в это время организовали Авиацию Беломорской флотилии, вроде как туда он ушёл начальником штаба, а потом совсем «исчез». Но с Рубаном ему служить уже, конечно, было нельзя.
    А Рубана впоследствии назначили начальником отдела боевой подготовки в штаб авиации Военно-Морского флота. Мы тогда решили собрать деньги ему на подарок, охотничье ружьё, по 3-5 руб. с человека. Вдруг утром на построение приходит Савелий Михайлович:
    - Оставьте офицерский состав, - мы остались, рядовой и сержантский состав распустили, - Я слышал, вы тут деньги собираете мне на подарок?
    - …
    - Для меня лучший подарок – моя совместная служба с вами! Я в запас не увольняюсь, буду служить и с вами встречаться, - и наши «пятёрки» нам раздали обратно.

    – Такой командир - лучший пример для подчинённых! А как проходило переобучение на новейший тогда Ту-16? Какие полки, кроме 9-го Гвардейского, переучивались и как?


    Кормилец Ту-16, 1970 г.
    1941-й полк позже тоже переучился на Ту-16. Его тогда переименовали в 987-й полк, а знамя было 1941-го полка (прим. - впоследствии полку вручили соответствующее знамя 987-го МРАП). Также позже переучился и 574-й полк в Лахте. А одновременно с 9-м полком на Ту-16 переучивался 967-й разведывательный полк частью экипажей, который тоже стоял на Североморск-1. Инструктора учились в Быхове. Там учились Рубан, Клыгин, кто-то ещё, и Узлов, будущий командир разведывательного полка. А остальных они учили сами, тут, на месте.
    Опять сначала была теоретическая подготовка. Чтобы представлять себе этот самолёт, к нам пригнали один Ту-16 из дальней авиации. Мы все собрались на аэродроме. Ту-14 был маленький низкий, а Ту-16 большой высокий. Ходили кругами вокруг него, широкими глазами смотрели. Ведь мы до этого его видели только на картинке.

    - Получается, что Ту-14 недолго и летали. Что Вы можете сказать о самолёте Ту-14 после сравнения с Ту-16, кроме размеров?

    Самолёт был так-то неплохой по аэродинамике, но не очень удачный. Туполев его спланировал под 3 двигателя, 2 крыльевых, а третий он решил поставить в корму. Стрелка-радиста сзади быть не должно было, для него сделали под фюзеляжем специальный люк. А потом поставили двигатели, как на Ил-28, и Ту-14 пошёл и на 2 двигателях. Тогда сзади появилось место для стрелка, экипаж стал 4 человека, но на деле средняя кабина была закрыта, и никто там не летал. Этим он был неудачный, хотя и по качеству неплохой.

    – Какими были у Вас самые дальние маршруты на Ту-14?

    Дальше острова Медвежий мы не летали. Часто летали и бомбили на полигон на о. Рыбачий. Торпеды по кораблям сбрасывали. Ведь Ту-14 был принят только в морском варианте. ВВС его не приняли, потому что в то же время стоял на вооружении Ил-28, который по характеристикам был лучше. У Ту-14 фюзеляж был длиннее, под него было удобно подвешивать торпеду. Но примерно в 1957 году их все списали и нигде больше не использовали.

    – Такой переходный вариант получился?

    Получился переходный вариант. На Ту-16 нам переучиваться было легче после Ту-14. В училище мы осваивали такой американский бомбардировочный прицел "Нордик", а наши пошли ОБП-5, ОБП-6, ОБП-7. Они были такие же, как "Нордик", только усовершенствованные и нашего производства. Локатор был один ПСБН-М на Ту-16, радиокомпас АРК-5, астрокомпас был. Вооружение было другое, 3 спаренные пушки.

    – Первые Ту-16 были бомбардировщики?

    Да. Но почему-то очень быстро мы перешли на КС, «Комета-снаряд». Там была сделана крыльевая подвеска, можно было брать один снаряд, или два. А в центральной части самолёта была специально оборудованная средняя кабина, где сидел оператор для управления «Кометой-снарядом». На Ту-16 был штурман и 2-й штурман, лётчик левый и лётчик правый.
    У меня командир отряда был Анатолий Дмитриевич Гребнев, а я штурман отряда. Потом он стал зам. командира эскадрильи, а я зам. штурмана эскадрильи по боевому применению. Командиром эскадрильи был Васин Иван Андрианович, тоже ветеран войны, штурманом эскадрильи Суплаков Евгений.
    Иван Андрианович был боевой лётчик, по-моему, ещё с Кузнецовым служил в одном полку (8-й Гв.ШАП КБФ – прим.). Рассказывал, как совершали налёты на Либаву, где у немцев была очень сильная ПВО, шансов оттуда вернуться - 50/50. Я видел его лётную книжку, там отмечен большой тоннаж потопленных кораблей, удивляюсь, почему ему не присвоили звание Героя, но орденов у него было много. Реактивная авиация, конечно, ему давалась уже тяжеловато, но он не только летал, но и освоил дозаправку.

    – Насколько быстро полк обеспечили самолётами?

    Точно не могу сказать, но очень быстро. Настолько быстро, что мы удивлялись, как за такой короткий срок можно было настроить столько самолётов. Три завода их выпускали, Воронежский, Казанский и Куйбышевский, всего около 1500 таких тяжёлых самолётов меньше, чем за 10 лет!


    К-р 967 ОДРАП п/п-к В. Моряков, замполит и НШ В.Дударенко
    со знаменем полка.
    – При такой гонке не случалось недоработок? Приходилось ли новые Ту-16 «доводить до ума» непосредственно в частях?

    Нет. Это был очень надёжный самолёт!

    – А вот говорят, что компоновка кабин у «Туполевых» не очень удачна, не совсем удобна была для экипажей. Ильюшин в этом смысле об экипаже заботился больше.

    Да я бы особенно этого не сказал. Хотя Ил-28, возможно, и был удобнее. Но я на Ту-16 пролетал с 1956, наверное, до 1980 года сначала в 9-м полку, а потом перешёл в разведполк. В 1959 году я уже получил звание «штурман 1 класса».

    – На «Комету» быстро переучивались?

    Быстро. В 9-м полку я первым пускал 2 «Кометы» сразу, это было в 1959 году. Первый и последний, по-моему, в те годы больше никто 2 сразу не пускал. И до этого пускал один раз «Комету». (Впоследствии майор Кондрашов, 5-я МРАД, пускал три ракеты в одном заходе, К-10снб +2 КРС -5 – прим.)

    – Но они всё равно пускаются по очереди, не одновременно. Какие ощущения, толчки сильно чувствуются?

    Самолёт качается, т.к. плоскости разгружаются. Главное было – сориентироваться так, чтобы направить первый снаряд по лучу, они управлялись по лучу, а потом второй, и тут надо было немножко сманеврировать, чтобы он тоже вошёл в луч и пошёл по лучу.
    Я «шагал» быстро. Гребнев у меня был хороший лётчик. И мы с ним первыми в 9-м полку стали осваивать дозаправку в воздухе.

    – А кто и когда самым первым освоил эту дозаправку в воздухе?

    Первым научился дозаправке топливом в воздухе командир разведполка Узлов Александр Васильевич. Учился он в Быхове.

    – Т.е. в Быхове был центр переподготовки?

    Да. И потом Узлов учил 2 экипажа своих и 2 экипажа из 3-й эскадрильи 9-го полка. Гребнев быстро освоил это дело, а ещё научился командир эскадрильи Васин. Также учили заправщиков, но как и кого, уже не помню.

    - А чем Вы, штурман, занимались, пока лётчик занимался дозаправкой?

    Штурман только во время ночной заправки что-то делал. Там была мощная электрическая фара, вот включал её вручную, чтобы освещала плоскость заправщика. А днём ничего не делал.

    – Было страшно, когда другой самолёт так близко?

    Не то, что страшно, но в первых полётах было не очень приятно, когда самолёт нырял под самолёт, расстояние 10 метров, и шлангом соединены.

    – Насколько я знаю, в те времена была очень интенсивная подготовка. Какой годовой налёт был у Вас? Сильно утомлялись?

    Ну, конечно, мы сотнями часов налётывали. Меньше 150 часов не было. Но мы были молодые.

    – Какие-то тяжёлые случаи были на этапе освоения Ту-16?

    Нет, не было. В 9-м полку был ещё очень интересный случай. Мы с двумя дозаправками слетали на Северный Полюс. Первые! Этот маршрут мы придумали сами:
    - Давайте слетаем на Полюс! - и командование дивизии нам разрешило.
    С одной дозаправкой мы уже тогда много летали. Решили попробовать слетать с двумя дозаправками. Вот полетели 2 экипажа, командир эскадрильи Васин со штурманом Женей Суплаковым и мы с Гребневым (тогда зам. командира и зам. штурмана эскадрильи). Это было лето, по-моему, июль месяц 1959 года.


    Командир экипажа Ту-16 майор Анатолий Гребнев (справа) и
    штурман капитан Виктор Дударенко после полёта на Северный
    полюс с двумя дозаправками, Североморск-1, август 1959 г.
    – В этом полёте вы задействовали заправщики своего полка? Сколько вообще было в полку танкеров?

    Да, заправщики были наши. Их было вообще в полку 5 или 6, точно уже не помню. А в этом полёте задействовали пару заправщиков.
    Маршрут был простой. От Североморск-1 до острова Надежды, над островом разворачивались направо в сторону архипелага Франца-Иосифа, на этом участке производили первую дозаправку, брали 10000 литров топлива. После Франца-Иосифа, проходя Нагурскую, брали курс 0 градусов и шли к Полюсу. В районе Полюса разворачивались на 180 градусов, там контролировали себя по Солнцу астрокомпасом, чтобы не потеряться, т.к. магнитный компас не работает в районе Полюса.
    Вот поднялись мы до Полюса. Там крикнули по радио на УКВ троекратное «Ура!». Развернулись и пошли назад, на Франца-Иосифа.
    А с проходом Франца-Иосифа я давал радиограмму, чтобы вылетели заправщики второй раз в район Канина Носа. Заправщики вылетели, но Васин второй раз заправляться не стал. Он постарше был, устал, наверное. А мы с Гребневым заправились второй раз.

    – Скажите, а чисто теоретически с Североморск-1 до Полюса без дозаправок хватило бы топлива долететь?

    Нет, конечно. Мы должны бы были вернуться, если бы не смогли дозаправиться.

    – Это всё происходило при хорошей погоде, да? Расскажите, что вы увидели на Полюсе? На какой высоте вы пролетели там?

    Погода была хорошая. Высота была 9000 – 10000 метров. Но кроме белизны, ничего мы на Полюсе не видели.
    …Вот вышли мы на Канин Нос, держа направление на Североморск, встретились с заправщиками. Экипаж Васина пошёл на посадку на Североморск. А мы дозаправились примерно на подходе к Североморску и пошли дальше на Новую Землю, от Новой Земли – на Амдерму, с Амдермы направились на точку в море (севернее Канина Носа), с этой точки направились на полигон в Лумбовку, там сделали тактический пуск КС, а оттуда возвратились на Североморск.
    Полёт продолжался 13 часов 40 минут! Нас на аэродроме встречал Командующий флотом Лобов. Было такое большое событие. Но было очень тяжело. Комфорта не было, это раз, а во-вторых, сидеть 13,5 часов, не вставая, очень устала и болела спина.

    – Ну, вы там хотя бы перекусили в полёте?

    А как же? Мы с собой взяли в термосах чай, были бортпайки, соки, печенье, в общем, мы кушали. Как-то в полёт мы взяли кофе с молоком, но он почему-то свернулся. С тех пор мы брали только чай.

    – А как работала связь в приполярной зоне?

    Связь КВ держали через радиста. А так связь с Нагурской мы держали по УКВ, когда проходили Нагурскую.
    Радист осуществлял связь по команде. Допустим, дозаправку произвели, даём радиограмму: «Дозаправку произвёл». Франца-Иосифа прошли: «Прошёл…» На Полюс поднялись: «Прошли Северный Полюс». Когда возвращались, я рассчитывал время выхода на Канин Нос, чтобы одновременно с нами туда подошли заправщики. Дальше в районе Канина Носа мы с ними связывались, уточняли высоту полёта и устанавливали визуальный контакт. Обычно дозаправлялись на высоте 4000 – 6000 метров, выше это могли делать только отдельные лётчики, но это уже «асы заправки».


    В.А. Дударенко и зам. ком. 967-го ОРАП В.И. Гриднев, 4.05.1965 г.
    – При какой скорости производили дозаправку?

    По приборам – около 500, значит, путевая скорость была 600 – 650 км/час.
    В 9-м полку подготовка была хорошая. Я не только с Гребневым летал. Одно время я был в экипаже зам. командира полка Трушенова. Затем меня перевели в 967-й разведывательный полк штурманом эскадрильи. Это уже в 1960 году. В это время начался ремонт ВПП аэродрома Североморск-1, нас перебазировали на Лахту. Ком. полка был Узлов.

    – Быстро Вас «поднимали».

    Да. Говорили, что я – «штурман от Бога», всё получалось. И мне пришлось летать с самим Узловым Александром Васильевичем. Вот этот человек мог заправляться на предельно допустимых высотах (макс. допустимая - 8000 метров – прим.). Лётчик он был очень классный. Летали мы с ним на разведку с дозаправками. Когда я первый раз увидел, как он это делает, мы заправлялись в районе острова Медвежьего. Заправщики с нами в тот раз вылетали с Лахты.
    Он заправлялся не так, как сам других учил, как это было положено. Обычно заправляемый самолёт идёт, с танкера выпускают шланг, и заправляемый так кивками подходит, подходит, чтобы крыло положить на шланг. Радист говорит:
    - Крыло на шланге. Шланг в захвате… Вперёд… Вверх… - когда шланг подтягивается.
    А Узлов заправлялся по-другому, как ас: пристраивается к заправщику сзади и сразу идёт на шланг прямо, раз, набрал и отошёл. Вот я с ним полетал.
    Вернулись мы на Североморск-1. Начальником Штаба был подполковник Бесов. Он позднее ушёл в штаб ВВС флота начальником разведки, а мне предложили должность начальника штаба полка, такой «кувырок». Ну, от службы не отказываются. Я был летающим начальником штаба, постоянно летал. Это 1964 год, наверное, ещё при Узлове. А потом командиром полка стал Виктор Моряков, он на то время недавно закончил Академию.
    И вот в 1968 году у нас одну эскадрилью перебазировали в Каир…

    – Я слышала эту историю. Натворили они там, и разгон им устроили.

    Ничего они там особенного не натворили. А Моряков тогда, конечно, сглупил. Это был очень перспективный человек, очень хороший лётчик, хорошо закончил Академию. Я много с ним летал, когда он был командиром, а я штурманом полка. Один раз мы пролетели вокруг Скандинавии и забрались аж до середины Северного моря. До нас туда никто не летал.
    При полётах «за угол» нас обычно перехватывали их истребители, в районе Исландии американские, там крыло стояло, а у Великобритании – английские. Иногда удавалось проскочить и незаметно. Но ничего особенного я не припомню, встретимся в воздухе, мы их, они нас фотографируют. Подходили так близко, что лица различали, они, бывает, рукой так махнут, но мы понимали, что они нам не друзья.

    – Приходилось ли летать над чужой землёй и её фотографировать?

    Нет, мы этого не делали. Только один раз было подобное задание. Появилась информация, что на острове Ян-Майен, это севернее Исландии, американцы развернули мощную радиолокационную станцию. Нам поставили задачу туда слетать и её сфотографировать. Ну, мы её и сфотографировали. Вот только не помню, с каким лётчиком я в тот раз летал.
    А вообще над их территориальными водами никогда не летали, только приближались к ним. А то могли бы попасть в такую зону, где они бы по нам шарахнули. Иногда при хорошей погоде их суша просматривалась издали.

    – Вернёмся к Морякову.

    До полка он командовал отдельной буксировочной эскадрильей. Она была на Ил-28, штук 8-9 самолётов, таскала мишени. На 1956 год базировалась на Североморск-3. Позже, кажется, я её видел на Североморск-2, или на Североморск-1, уже не помню, но потом я её «потерял». Вот командиром этой буксировочной эскадрильи был Моряков, после чего его назначили командиром разведполка, а Узлов стал заместителем командира дивизии.
    Ну, так вот, эскадрилью из 967-го ОДРАП мы отправили в Египет. Было принято решение, что старшим туда полетит сам командир полка Моряков. Они летели через Будапешт. Командиром базы в Каире был Мубарак, будущий президент Египта (к слову, он как-то попросил, я ему туда посылал ящик шампанского). Эскадрилью мы провожали с начальником штаба Морской Авиации СФ Щипковым, он к нам пришёл из дальней авиации после Академии Генерального штаба, воевал, кавалер орденов Красного Знамени. Мы стояли на аэродроме у ВПП, самолёт выруливал, мы – под козырёк, отправляли, как на фронт, как положено.
    Это был март месяц 1968 года, у нас был мороз. А туда прибыли, «с ума сошли», температура +40.

    – Кто же додумался с Севера посылать эскадрилью в такую жару?


    НШ 967-го ОДРАП Дударенко В.А. вручает пирог лётчику
    Плиеву А.З. после успешно выполненного полёта, фото до 1968 г.
    Это считался лучший полк. Там были очень хорошо подготовленные, сильные лётчики. Поэтому и отправили. Вот они там освоились, обжились, начали летать, выполнять задачи по контролю за американской корабельной группировкой в Средиземном море. А Моряков, по штату командир 967-го полка, командовал этой группой…
    Меня вызывает Командующей Авиацией СФ Кузнецов Георгий Андреевич:
    - Ты будешь командовать полком на месте.
    - Я же штурман. Обычно командуют лётчики.
    - Ты - начальник штаба полка, первый заместитель, ты и будешь командовать.
    - Есть, товарищ Командующий, - и я в течение года исполнял обязанности командира полка. Это редкое явление, когда штурман командует полком.
    Олег Михалевич был начальником отдела боевой подготовки, его командующий пару раз ко мне посылал, чтобы посмотреть, как я справляюсь, принимаю решения на полёты и пр. Посмотрел, всё нормально, и он больше ко мне не приезжал.
    Но в мае 1968 года случилось несчастье. Разбился экипаж подполковника Плиева Александра Захаровича. Мне за это дело собирались «отрубить голову». А получилось так. Вылетала пара экипажей, ведущий Плиев, а ведомый у него Сибиряков.
    Я руководить полётами не имел права, руководить должен лётчик. У меня руководил полётами командир эскадрильи Юрий Гудков. Он потом командовал дивизией на Дальнем Востоке, потом там же был командующим Морской Авиацией, потом в Николаев он перешёл. А тогда он командовал эскадрильей и руководил у меня полётами. Вот он мне звонит на командный пункт полка… Не КДП, а у нас такой кирпичный домик на Североморск-1 – командный пункт, потому что у нас постоянно экипажи дежурили, там был и оперативный дежурный… Вот звонит Гудков:
    - У Сибирякова отказала дальняя связь. Какое решение, выпускать, или не выпускать? – а они ещё не взлетели.
    - Так у Плиева дальняя связь работает? УКВ есть. Если что он свяжется. Выпускай.
    Гудков руководит полётами, но решения принимаю я под свою ответственность. Вот Плиев с Сибиряковым улетели. В 14 часов с минутами (по Московскому времени – прим.) Плиев докладывает, что обнаружил авианосец USS «Essex». Прошло немного времени после того, как мне доложили об этой радиограмме, вдруг звонок, оперативный: «Вас командующий».
    - Слушаю, товарищ Командующий.
    - Что у тебя произошло?
    - Всё нормально. Получил РДО от Плиева.
    - Сибиряков у тебя погиб. Разведка флота перехватила радиограмму командира USS «Essex» Командующему Северо-Атлантическим океанским флотом, о том, что в его районе разбился советский самолёт «Badger».
    - Я ничего не знаю.
    - Сейчас будем разбираться.
    А при ведении разведки один самолёт снижается, а второй остаётся на высоте. Сибиряков остался на высоте, а Плиев снизился, и держали между собой связь по радио. Погода была безоблачная хорошая. Когда всё это случилось, Сибиряков пошёл вниз и сфотографировал пятно на месте, где разбился Плиев. На снимке видно, как циркуляцию описывает USS, возможно, подходит к месту гибели.
    Оказалось, что время отправки радиограммы Плиева и радиограммы, перехваченной с «Essex», отделяют считанные минуты. Плиев разбился вскоре после того, как отправил радиограмму. Вот в штабе и подумали, что разбился Сибиряков, раз Плиев только что был на связи. А с Сибиряковым связаться нельзя, у него нет дальней связи. Потом уже он смог связаться по УКВ с нашим миноносцем «Сознательный», который там был, и всё выяснилось.

    – Зачем же Плиев так снизился?

    Это была обычная высота при выполнении подобных полётов. А возможных причин падения две, первая – ошибка при пилотировании, слишком снизился и задел крылом воду, но есть и другая… Командующий авианосцем США доложил командующему флотом, что он потерял радиоуправляемый вертолёт. Такая вот ещё радиограмма была перехвачена в тот же день. Появилась версия, что Плиев столкнулся с этим вертолётом.

    – БПЛА – вертолёт? У них уже такие были?

    Да. У них были радиоуправляемые вертолёты. Так что гипотез две, верна либо одна, либо другая.

    – Но если радиограмма о потере БПЛА была послана позже, то вполне вероятно, что аппарат послали на разведку. Ведь не сразу стало понятно, что там у русских случилось, что взорвалось.

    Может быть. Вполне вероятно, что Плиев при развороте действительно зацепил крылом воду. Прежде, чем развернуться на малой высоте, обычно немного набирают. Почему он этого не сделал, что его отвлекло, и как было на самом деле, мы так и не знаем. Сибиряков момент катастрофы не видел, он был высоко.
    Начальник службы безопасности Пшеничников стал на меня сочинять такую «грязную» бумагу, будто я не должен был принимать решение на вылет экипажа с отказом радиостанции…

    – А по инструкции как Вы должны были поступить? Имели право, или нет, его выпустить?

    Такое инструкцией не предусмотрено.
    В это время приехал из Москвы начальник службы безопасности генерал Павел Серапионов. Я его помнил ещё по училищу, хотя он был немного старше. Он указал на то, что был такой приказ Главкома ВМФ Горшкова, что выполнение разведки является боевой задачей, поэтому отказ радиостанции не может служить основанием для отстранения от полёта:
    - Что ж мы и воевать не будем, если откажет радиостанция?
    А инструкция таких случаев не предусматривала. Поэтому мне не объявили выговор.

    – Вот в СМИ писали, якобы, Плиева отозвали из отпуска, или он уже готовился пойти в отпуск, как бы полёт был внеплановый.

    Ничего подобного. Это сказки. Кто бы его из отпуска вызывал? Нашли бы другого лётчика для выполнения задания. Это был плановый полёт, никаких замен и подстав не было. Нам доложила разведка, что подходит авианосец США к нашим территориальным водам: для контроля за ним «завтра» в «такое-то» время вышлите пару разведчиков. Штаб флота приказал произвести разведку. Если бы с Плиевым ничего не случилось, мы бы посылали ещё самолёты, постоянно бы контролировали до тех пор, пока его не возьмут на сопровождение наши корабли. Когда бы подошёл к нему наш эсминец, авиация была бы уже не нужна...

    – А кто первым доложил в штаб флота, что к нашим водам приближается авианосец США?

    Кто доложил, я не помню, может, наши корабли, или подводные лодки. Но нам сообщили, что «Essex» зашёл в Норвежское море, в зону ответственности нашего полка, и приказали осуществить разведку.

    – Какие-то наши самолёты туда на разведку до Плиева летали?

    Мы получили приказ, отправили пару Плиев и Сибиряков, и пару заправщиков (сейчас их фамилии уже не помню). Они были первыми, кому надлежало выполнять задание. Плиев и Сибиряков уже вырулили, когда мне позвонил Гудков и сообщил, что у Сибирякова отказала радиостанция. Всё остальное было штатно. Все взлетели, потом заправщики вернулись. А я всё это время находился на командном пункте, никуда не выходил. Никаких других самолётов нашего полка не поднимали, это абсолютно точно.
    О чём «история умалчивает». При таком ударе о воду на скорости 600 км/ час от экипажа Плиева ничего не должно было остаться. А ведь тело Плиева был совершенно целое, даже кости не поломаны, вероятно, его выбросила катапульта. Тело подняли на борт авианосца, сделали судмедэкспертизу, потом передали на наш миноносец… Не знаю, в какой момент сработала катапульта, но он был совершенно целый. Я его опознавал и видел. У него только на затылке был здоровый подтёк, вероятно, стукнуло бронеспинкой. Возможно, катапульта сработала при ударе о воду, т.к. сам он на такой высоте выпрыгнуть бы не мог.

    – Американцы подняли только тело Плиева? А что с остальными членами экипажа?


    Ком. МА СФ генерал-лейтенант Г.А. Кузнецов
    на похоронах экипажа А.З.Плиева, Североморск, 1968 г.
    Американцы подняли целым только тело Плиева и потом передали на наш подошедший эсминец. Они нашли ещё что-то из останков, но это были разорванные куски, отдельные мелкие части, вместе с обрывками вещей и обломками частей самолёта. Наш эсминец тоже походил на месте катастрофы, собрал, что там ещё всплыло... Когда он заходил на рейд Североморска, все корабли приспустили флаги. Мы его встречали в порту вместе с командующим Кузнецовым. Капитан корабля рассказал, что тело Плиева с авианосца на эсминец американцы доставили на катере. Его сопровождал лейтенант американского флота, он передал документы, но ни на какие вопросы отвечать был «не уполномочен».
    Впоследствии за телом Плиева прибыли представители из Осетии, с его родины. Я один не мог принять решение, чтобы им передать тело для захоронения. Тогда приехал член Военного Совета генерал Новиков, уполномоченный принимать подобные решения. Плиева похоронили на Родине. А останки других членов экипажа – в Североморске. От них не осталось почти ничего, удалось как-то определить принадлежность двух наиболее крупных фрагментов. Остальное собрали и разложили в гробы вместе с остатками личных вещей, так и похоронили...
    Поблизости от места катастрофы ходило наше разведсудно, типа траулера. Всё, что они ещё собрали, поместилось в 20-литровой запаянной цинковой банке. Нам эту банку передали недели через две, когда судно вернулось в порт. Но вскрывать её не было смысла, разнородные мелкие кусочки, и мы её ночью подхоронили в могилу экипажа на кладбище Североморске.

    – Грустные воспоминания…

    Но делать нечего, и я продолжал командовать полком до следующего 1969 года. Всё время я летал, и как-то были ночные полёты, мы сели на аэродром, а мне говорят:
    - Идите быстрее, Вас «01» ждёт!
    А «01» - это Кузнецов ждёт на стоянке. Ну, заруливаем, не стали ждать, когда тягачом затащат самолёт на стоянку, открыл я люк, выскочил, подхожу к нему. Он отводит меня в сторону, спрашивает:
    - Какие «известия» из Каира?
    - Всё нормально. Вчера пара прилетела на регламентные работы, - а работы проводили на Североморске.
    - Ой, не нормально. Там твой Моряков натворил «чудес», - а Моряков всё это время был в Египте.
    (Прим. – речь идёт о событиях в Каире, когда были обнаружены нарушения дисциплины со стороны личного состава авиагруппы).

    – А сам полк на Севере трясли?

    Нет, никто полк не тряс. Там на месте неправильно поступил генерал Наумов. Когда обнаружил нарушения, позвонил бы Борзову Ивану Ивановичу, отозвали бы Морякова, ну, наказали бы как-то, вопрос бы решился. А он доложил представителю Министерства Обороны генерал-полковнику Лащенко. А тому всё равно, не его ведомство, он и дал одну шифрованную телеграмму в 3 адреса: в военный отдел ЦК – раз, Министру Обороны – два, Главкому ВМФ – три.
    Вот это мне Кузнецов и рассказал тогда, когда ночью приехал на полёты. Сам Георгий Андреевич Кузнецов был большой умница, очень коммуникабельный человек, хотя умел держать дистанцию с подчинёнными. Был прекрасным толковым командующим, вёл себя с достоинством.
    Морякова из Каира отзывают. Остаётся командир эскадрильи Петрущенко. В это время здесь заканчивает Академию Мирошниченко и приезжает принимать полк. Но полк он практически не принимал, прилетел в Североморск, я с ним пообщался, и он улетел в Каир. После этого встал вопрос: я уже целый год исполняю обязанности командира полка, у меня нет ни одного штатного командира, ни эскадрильи, ни отряда, все – исполняющие обязанности, вплоть до меня. Случай с Плиевым я едва пережил, но рано или поздно мне голову отвернут.
    Это уже весна 1969 года. Я пишу секретную записку, и в конце – вывод, что в таком положении безопасность и боеготовность полка обеспечить невозможно. Передаю секретчику, и в 9 утра записку отвозят нарочным в Сафоново. Через час мне звонит адъютант командующего и сообщает, что меня ждут в 11 часов. Я приезжаю в Сафоново на военный совет. Все члены совета сидят у командующего в кабинете, и он говорит:
    - Вот Дударенко прислал такую бумагу. А устно он вам говорил, что ему тяжело в таком положении крутиться? - и обращается к присутствующим.
    - Говорил.
    - Ну, вот теперь он это подкрепил бумагой. Давайте принимать решение.
    Присутствует начальник отдела кадров Владилен Бондаренко. Ему говорят, что надо принять все меры, чтобы вывести эту «египетскую» эскадрилью со штата полка, в том числе и Мирошниченко. Потом в Каир стали направлять экипажи из Авиации Черноморского флота. А Мирошниченко впоследствии погиб в автомобильной аварии.


    В.А.Дударенко у памятника Ил-4, с этого самолёта началась
    его лётная служба и жизнь.
    – Как дальше сложилась судьба Виктора Морякова?

    Я точно не помню. По-моему, ему нашли должность в 5-й дивизии. Но из Партии исключили, и вскоре он уволился. Потом Моряков работал в службе безопасности гражданской авиации. Только не один он тогда пострадал. Генерал Наумов вылетел со своего кресла, Борзов его наказал за то, что ему не доложил.
    Подобрали нам командира полка Петра Ивановича Гончарова. …Он умер два года тому назад, я был недавно у него на могиле в Ялте... Гончаров тогда был заместителем командира 924-го полка по политчасти в Оленьей. Вот сначала его (по штату) назначили зам. командира 967-го полка, и он был как бы у меня заместителем. Ещё месяца полтора вся ответственность лежала на мне. Потом Гончаров уже принял полк. А мне предложили место начальника службы радиоэлектронной борьбы Авиации Северного флота, я тогда был подполковником. И я перешёл в Штаб…

    – Но это уже была не лётная работа?

    Лётная! Я и там продолжал летать. Я налетал… у меня выслуги аж 62 года. Всё летал, летал и летал. И живой остался.

    – Это хорошо. Но так повезло не всем. В 1966 году была «громкая» катастрофа, когда погибли офицеры из Кипелова. Вы помните, что там произошло?

    Вот что помню: был назначен военный совет по подведению итогов предыдущего года, и туда приглашалось руководство всех частей авиации нашего флота, командиры полков, их заместители, старшие штурманы, начальники штабов и обеспечивающих частей, баз, РТБ, спец. частей и т.д. Из Кипелова они вылетели на самолёте Ан-8. Самолёт был загружен не полностью, и надо было сесть в Лахте, чтобы забрать руководство частей и того гарнизона.
    В полёте у самолёта началось обледенение. При посадке в Лахте они полностью выпустили закрылки, самолёт перешёл в пикирование, вывести из которого они не смогли... Вероятно, при обледенении нельзя было полностью их выпускать, а только градусов на 15, и так потихоньку садиться.

    – А у лётчика был достаточный опыт на этом типе?

    Конечно. Он летал на нём. Но не учёл степень обледенения. При заходе на посадку «клюнули» и все погибли, и экипаж, и пассажиры... После этого гарнизон Кипелово переименовали в честь первого командира полка А.С.Федотова.


    Вечерняя прогулка 967-го ОДРАП по гарнизону, впереди
    полковник Узлов, 1968 г.
    – Чем ещё запомнилась служба в 967-м ОДРАП?

    Раз в месяц у нас проводилась так называемая «вечерняя поверка», или вечерняя прогулка. Весь полк со знаменем проходил по гарнизону, впереди командир полка, за ним руководящий состав и все остальные. Мы строем шли по центральной улице в сторону аэродрома, там проходили по большой стоянке, типа плаца, разворачивались и возвращались. Жители гарнизона смотрели на нас, жёны, дети, как мы шагаем.

    – Может, совместный ужин потом был?

    Нет, после марша расходились по домам. Не знаю, была ли это традиция, или такой приказ, и было ли в других гарнизонах подобное. Но у нас проводилось регулярно, раз в месяц. Возможно, был в этом какой-то воспитательный смысл, я не знаю.
    Раньше «ленинские» субботники проводились, все выходили наводить порядок, чистили дорожки, убирали снег и мусор. Жили мы дружно.

    – 967-й полк был у вас на флоте передовой.

    Конечно, из него вышло 5 только генералов, кого я помню. Были хорошие лётчики - Акпорисов Василий Васильевич, Юрий Гудков, впоследствии оба в разное время командовали авиацией ТОФ, Катаев Эдуард Саввич. Леопольд Евгеньевич Федоренко, впоследствии командира полка. Потом он погиб в результате несчастного случая, на стоянке самолётов в Федотово его сбила машина. Виктор Репкин, с которым я жил в одной квартире в Североморске, Гриднев Василий Иванович, заместитель командира полка - всё это были хорошие лётчики.

    – А кто особенно запомнился во время службы в штабе Авиации флота?

    Начальником штаба Авиации был генерал Александр Сорокин. Начальником оперативного отдела полковник Ерасов. Василий Иванович Минаков, мы не раз с ним встречались. Генерал Потапов, который закончил с отличием то же училище, что и я. Очень хорошее впечатление у меня осталось о Щипкове Викторе Васильевиче, добрый хороший человек. Умных хороших людей в Морской Авиации я помню много.

    – Счастливая получилась судьба. В каком году Вы уволились?

    Из списков части я исключён 10 мая 1985 года. Мне было 57 лет. Даже без выслуги, учитывая училище, 38 календарных лет в Авиации.


    Справа налево: п-к В.А.Дударенко, к-н 1-го ранга К.И.Карандашов,
    п-к А.Л.Корзунов, ___. 9 мая 1989 г. в г. Вологда.


    Галина Вабищевич
    13.12.2012 г.

    Публикуется при содействии Олега Корытова
    Комментарии 12 Комментарии
    1. Аватар для Д.Срибный
      Д.Срибный -
      Очень интересное интервью! Спасибо авторам!
    1. Аватар для Валентин Трубино
      Привет, Виктор Андреевич, я тоже Андреевич только Валентин Трубино. Помнишь наверно штурмана отряда 967 одрапа. В холодной войне я учавствовал и даже летал на рискованные полёты, когда возвращение домой было проблематичным. Я. пожалуй ,был первым кто сунулся фотографировать авианосные соединения причём в упор, когда были негласные сбивания " предполагаемого противника", как говориться " око за око". На днях я выпустил свою книгу: "Воспоминания ( и не только..) штурмана дальней морской разведывательной авиации," где наряду с авиационными рассказами Были и позтические материалы. На днях состоится презентация этой книги, хотя мне 83 года. В этом плане мы с тобой "успели", что редкостно для авиации, особенно в те прошлые времена. Конечно точки зрения на знакоме лица у нас с тобою различные, ибо и уровни службы были разными. Я окончил службу капитаном уйдя с дежурства в Средиземном море на противолодочном крейсере, вертолётоносце "Ленинград". Да, если ты не забыл, я отыскал и сделал фото неуловимого штабного коробля " Анополис" флота США. В своё время я поддержал престиж нашего разведполка. Считаю, что на мне законччились "дуэли" между нашими государствами США и СССР. Не посчитай это за некое бахвальство. Если пожелаешь, то книгу свою могу тебе выслать. Всего доброго и здоровья. ( Ещё " употребляешь?".Тогда всё " о кэй ". Отметимся по малой.) Сейчас я проживаю в г. Орехово-Зуево, Московской области . Валентин Трубино. Сейчас наша задача- как можно дольше потянуть ( но не "протянуть").Но самое главное , я позабыл сделать отзыв . Интервью получилось очень интересное и классное. О себе: после выхода на пенсию научился рисоввать масляными красками. И рисую и срисовываю. Репродукциями обеспечил друзей и родных.
    1. Аватар для Д.Срибный
      Д.Срибный -
      Уважаемый Валентин Андреевич!
      Скажите пожалуйста, где можно приобрести Вашу книгу?
    1. Аватар для Olkor
      Olkor -
      ДА! Очень хотелось бы ее приобрести!
    1. Аватар для Валентин Трубино
      Цитата Сообщение от Д.Срибный Посмотреть сообщение
      Уважаемый Валентин Андреевич!
      Скажите пожалуйста, где можно приобрести Вашу книгу?
      Скрибный Д. ( Вероятно - Дмитрий -Ты войдёшь в круг моих первых читателей. Поэтому я тебе даю мой электронный адрес. Кроме того я внедрил свой домашний телефон и домашний адрес в справочный телефон Российской федерации ( 009 ) Позвонишь на 009 и тебе выдадут мой телефон и адрес. Позвонишь мне, продиктуешь свой адрес и я вышлю тебе свою книгу. Ни одного отзыва о ней я ещё не знаю. Она ещё "тёпленькаая. А так как я недавно познакомился с техникой интернета , то не всё ещё понимаю как делать более правильно. Кстати, в справочную можешь войти по адресу: www.espravkanet. Мой адрес электронной почты:trubino1930@notmail.com
    1. Аватар для Nazar
      Nazar -
      Уважаемый Валентин Андреевич.
      С удовольствием приобрел-бы Вашу книгу для своего отца, Назарова Владимира Васильевича, так-же служившего в 967 ОДРАП и позже в ее преемнице 146 ОРАЭ.
      Скажите как это можно сделать. Заранее благодарен.
    1. Аватар для Olkor
      Olkor -
      Хорошо бы она на OZON была...
    1. Аватар для Валентин Трубино
      Цитата Сообщение от Nazar Посмотреть сообщение
      Уважаемый Валентин Андреевич.
      С удовольствием приобрел-бы Вашу книгу для своего отца, Назарова Владимира Васильевича, так-же служившего в 967 ОДРАП и позже в ее преемнице 146 ОРАЭ.
      Скажите как это можно сделать. Заранее благодарен.
      Уважаемый Назаров, я возможно создал рекламу самому себе. Книгу только что выпустил, не имею ни одного коментария на неё, а быть может она совершенно не то, что от меня ожидает читатель. Выпустил я её в несколько десятков экземпляров для друзей и родных.Но уже отослал пару экземпляров в Вологду. Пришлю и вам. но это будет последний адресат. Конечно я мог бы создть больше экземпляров, но неизвестность меня удержала, то есть: " а нужно ли столько...Хорошо, вышлю и вам, но вы прочитайте внимательно: в моём коментарии даётся совет как это сделать.То есть вы мне звоните вечерком исообщаете свой адрес. И ещё. кто-то, повидимому вклинился после вашего послания и промелькнула фраза: " Хорошо бы она на OZON ,была." Я недавно стал осваивать премудрость интернета и эта фраза меня поставила в тупик.Мне обещали отдать флэшку напечатанной мною книги. Может быть при помощи её в интернете поместить всю книгу. И читайте кто желает. Привет вам и вашему отцу.
    1. Аватар для Olkor
      Olkor -
      Цитата Сообщение от Валентин Трубино Посмотреть сообщение
      И ещё. кто-то, повидимому вклинился после вашего послания и промелькнула фраза: " Хорошо бы она на OZON ,была." Я недавно стал осваивать премудрость интернета и эта фраза меня поставила в тупик.
      Озон - это интернет магазин. Адрес электронный

      Торговая площадка

      Там есть возможность выставить книгу на продажу, и это существенно упростит распространение.
    1. Аватар для Д.Срибный
      Д.Срибный -
      Цитата Сообщение от Валентин Трубино Посмотреть сообщение
      Мне обещали отдать флэшку напечатанной мною книги. Может быть при помощи её в интернете поместить всю книгу. И читайте кто желает.
      Уважаемый Валентин Андреевич, если решите разместить книгу в интернете, то с я удовольствием разместил бы ее на этом сайте.
    1. Аватар для Nazar
      Nazar -
      Цитата Сообщение от Валентин Трубино Посмотреть сообщение
      Привет вам и вашему отцу.
      Спасибо Валентин Андреевич, обязательно позвоню.
      Я завтра в Бесовец уезжаю на полеты, вернусь в среду и обязательно позвоню.
    1. Аватар для Валентин Трубино
      Цитата Сообщение от Д.Срибный Посмотреть сообщение
      Уважаемый Валентин Андреевич, если решите разместить книгу в интернете, то с я удовольствием разместил бы ее на этом сайте.
      Уважаемый Д.Скрибный, думаю, что на днях получу флэшку от своей книги. И тогда многое решится. Т.е. я всегда помню о вас будущих читателях. Привет вам всем--Валентин Трубино.